Замок на песке. Колокол

– Слава богу, – сказал Мор. Он поднял свой велосипед и велосипед Фелисити, и они начали взбираться на холм. Фелисити держалась за его руку.

– А как ты меня нашла?

– Я видела, как ты уехал. И подумала, может, ты поехал к Демойту.

Мор ничего не сказал.

– Папа, а ты станешь депутатом парламента?

– Наверное… если изберут.

– И мы переедем в Лондон?

– Да. Мы переедем в Лондон.

– Здорово. Здесь так скучно. Папа…

– Что?

– А можно мне не идти на эти курсы секретарш? Я хочу остаться в школе.

– Ты останешься в школе, а потом, может быть, поступишь в университет.

– Не сердись на Дона.

– Я не сержусь.

– Может, Дон будет теперь работать с Тимом, как ты думаешь? Ему это нравится больше, чем химия, только он боится тебе сказать. Этот дурацкий экзамен все равно уже прошел.

– Посмотрим, дочка, время покажет.

Они добрались почти до самой вершины холма.

– А если будем жить в Лондоне, давай купим собаку?

Мор чувствовал, что плачет. Нет, не теми скрытными слезами, о которых говорила Рейн, а самыми обыкновенными, текущими по щекам.

– Да, купим собаку, если хочешь.

И вот они уже добрались до верхушки холма. Там они сели на свои велосипеды и начали спускаться по противоположному склону. Слезы текли и высыхали на ветру. Но когда они подъехали к дому, он уже взял себя в руки.

Нэн стояла у дверей. Мор прислонил велосипед к изгороди и пошел по дорожке, Фелисити за ним. Он посмотрел на Нэн. И почувствовал, что горбится. Она смотрела на него. Немолодая, усталая женщина. И тут послышался знакомый звук. Мотоцикл Тима. Все втроем повернулись к дороге.

Мотоцикл очень медленно выехал из-за угла. Сзади сидел Дональд и держался за Тима. Мотоцикл остановился у калитки, и они сошли. На Дональде была та самая одежда, в которой он взбирался на башню. И поверх накинуто какое-то старое пальто. Лицо у него было бледное и какое-то пустое. Тим взял его за плечо и повернул к тем троим, стоящим у калитки.

– Блудный сын вернулся! – произнес он как-то слишком торжественно. Наверное, его волновало, как их примут, не только Дональда, но и его самого.

– Идемте в дом, – сказал Мор и вошел. Дональд за ним, подталкиваемый Тимом. Все столпились в коридоре. Мор оглянулся. Дональд смотрел на него, подняв брови, то ли насмешливо, то ли горестно. Мор обнял его и сказал:

– Тебе надо отдохнуть.

Фелисити обнимала его, и Нэн целовала в щеку.

– Я устал, – произнес Дональд. – И доставил Тиму много хлопот. Мы всю ночь не спали.

– Сразу ложись в постель, – сказала Нэн. – Одежда на тебе какая грязная, ужас, снимай сейчас же, а я принесу кофе и яичницу.

Дональд отправился вверх по ступенькам.

Нэн пошла на кухню. Она кивнула Тиму, чтобы шел за ней. Поставила на плиту чайник и кастрюльку. Включила газ. Посмотрела на Тима. Тот сидел около стола с отрешенным видом. Он не ответил на ее взгляд.

Фелисити в одиночестве сидела на ступеньках. Снизу из кухни слышалось шипение газа и позвякивание посуды. Сверху, из комнаты Дональда, приглушенные голоса брата и отца. Значит, теперь все хорошо. Тогда почему же слезы наворачиваются на глаза? Она долго копалась в карманах и наконец отыскала платок. Слезы уже вовсю текли по щекам. Она прижала платок к глазам. Но ведь все хорошо. Все хорошо. Все хорошо.

1957

Колокол

Глава 1

Дора Гринфилд ушла от мужа потому, что боялась его. По той же причине полгода спустя решила к нему вернуться. Разлука с Полом, который преследовал ее письмами, телефонными звонками и звуками мерещившихся на лестнице шагов, обернулась еще большей мукой. Ее терзало чувство вины, и с чувством вины в душу закрался страх. Пусть уж, решила она наконец, докучает своим присутствием, чем отсутствием.

Хоть Дора почему-то считала, что лучшие ее денечки уже позади, она была еще очень молода. Выросла она в лондонской семье скромного достатка. Отец умер, когда ей было девять, и мать, с которой они никогда особо не ладили, вышла замуж во второй раз. Восемнадцати лет Дора поступила в школу Слейда [5], где платили стипендию, и проучилась там два года, пока не встретила Пола. Роль студентки художественной школы вполне устраивала Дору. Это и впрямь была единственная роль, которую она способна была играть с удовольствием. Из жалкого, неказистого подростка она в колледже превратилась в пухленькую, на персик похожую девушку; у нее водились небольшие деньги на карманные расходы, и она тратила их на широкие цветастые юбки, пластинки с джазом и сандалии. В ту пору, теперь казавшуюся невообразимо далекой, хотя минуло всего три года, она была счастлива. Дора, с запозданием понявшая, что значит быть счастливой, теперь тревожилась, что не может быть счастлива ни с мужем, ни без него.

Пол Гринфилд, тринадцатью годами старше жены, был искусствовед, сотрудник Галереи Куртолда [6]. Он происходил из семьи потомственных немецких банкиров и был человеком обеспеченным. Родился он в Англии, учился в английской школе и распространяться о происхождении своих предков не любил. О бирже и акциях помалкивал, но капитал всегда держал в обороте. Дору он увидел, когда пришел читать в училище лекцию о средневековой резьбе по дереву.