– Мне кажется, надо пойти, – тихо сказала Нэн. – Надо вести себя так, будто все в порядке, чтобы не приставали. Я даже согласилась произнести несколько слов, как Эвви мечтал. Ну, не смогла отказаться. Всего несколько слов.
– Ты согласилась? Я очень рад. – Но он не был рад. Все, что касалось Нэн, с некоторых пор его нисколько не радовало. Он чувствовал себя так, будто разговаривает с умершей, не подозревающей, что умерла. От этой мысли ему стало так пронзительно горько, что даже захотелось попросить Нэн как-нибудь утешить его, но он тут же вспомнил, что это невозможно. Нэн никогда не умела утешать его, а сейчас и подавно.
Они прошли мимо общежития Пруэтта. Опустевшего, тихого, с распахнутыми настежь дверями и окнами.
– Фелисити так горюет, надо бы ее как-то развеселить, – сказал Мор. Просто чтобы что-то сказать. Он сейчас произносил какие угодно слова, только бы отвлечься от собственных мыслей.
– Она сильно простужена, еще с моря. Придумала пойти купаться поздно вечером. И никак не поправится.
И вот они вышли на дорожку за библиотекой; отсюда слышались возбужденные голоса, смех, пение, а когда подошли к игровому полю, то увидели около ворот толпу мальчишек. Первый автобус уже подъехал, и пассажиры садились в него. В стороне стояло несколько частных автомобилей с открытыми дверцами, в них укладывали чемоданы, теннисные ракетки, крикетные биты и прочий багаж. Те, за кем еще не приехали, весело прощались с отъезжающими. В этот день принято было забывать все распри и всех, даже самых жалких, самых никчемных одноклассников, щедро одаривать порцией теплых прощальных выкриков, особенно если родители приезжали за своим чадом на стареньком «бентли» или на древнем «роллс-ройсе».
Автобус заполнился и медленно поехал, провожаемый напутственными возгласами и взмахами рук. Мальчишки толпой бежали следом за автобусом к дороге, сначала по асфальту, потом по щебенке и так до самых ворот. Из каждого окна махали на прощание. Автобус исчез в облаке пыли, но еще долго слышались возбужденные возгласы. Тем временем оставшиеся на игровом поле танцевали что-то вроде шотландского народного танца, аккомпанируя себе на воображаемых волынках, а из окон пустых и гулких классов неслись ликующие вопли и, вопреки горячему пожеланию Эверарда, спускались длинные, трепещущие на ветру хвосты туалетной бумаги.
– Обойдем, – предложил Мор. Его коробило это веселье.
– Ну что ты, Билл, – возразила Нэн. Крепко взяв за руку, она повела его к воротам, держась возле стены главного корпуса. Танцоры на миг прекратили свои подскоки, чтобы дать им пройти.
– До свидания, желаем вам хорошо отдохнуть! – раздалось сразу несколько голосов.
– До свидания, до свидания! – присоединились к ним другие.
Мор чувствовал себя посторонним. Какой-то преподаватель. Бледная тень посреди бурлящей от радости толпы.
– До свидания, и вам тоже хорошо отдохнуть, – говорил он.
Они уже подходили к воротам, когда мимо них медленно проехала машина. Окошко опустилось, и оттуда стремительно, будто на пружине, высунулась маленькая головка Ригдена.
– До свидания! – прокричал Ригден. – Удачи… до встречи!
Родители Ригдена, немного знавшие Мора, тоже помахали, но было видно, что они торопятся уехать. Машина выехала на шоссе, влилась в бесконечный поток, стремящийся в сторону Лондона, вдаль, в мир за пределами Сен-Бридж, и помчалась все быстрее и быстрее, по мере того как отец Ригдена нажимал на газ.
Мор и Нэн свернули на дорогу, ведущую к их дому. И через несколько минут оказались возле него. Фелисити встретила их у дверей.
– Узнали что-нибудь? – спросила она. Глаза у девочки были красными от нескончаемых слез.
– Нет, – ответил Мор. – Никто не звонил?
– Нет, – ответила она и опустилась на ступеньку.
– Я сварю кофе, – продолжила Нэн. – Потом займусь глажкой. А что ты собираешься делать, Билл?
Мор собирался на Подворье увидеться с Рейн.
– Съезжу в читальню, а потом… наверное, в школу, там есть кое-какие дела.
– Сегодня тоже дела? – удивилась Нэн, стоя в дверях кухни. – А я-то думала, уже каникулы.
– Я же тебе много раз говорил, для меня каникулы не начинаются с окончанием учебного года. – Он пошел в столовую. Сейчас комната показалась ему совсем маленькой, тесной, заполненной каким-то цветастым хламом. Тоска сдавила сердце.
– Не сиди на сквозняке, – уговаривала Нэн Фелисити. – Иди выпей кофе.
– Не хочу. Мне хочется полежать.
– Ни к чему тебе лежать. Как только ляжешь, снова начнешь плакать. Лучше постирай свою одежду, пока вода не остыла. А когда высохнет, я проглажу.
Но Фелисити молча затопала по ступенькам и закрылась в своей комнате.
Нэн принесла в столовую поднос с кофе и печеньем. Они сидели, глядя в окно. В палисаднике гулял ветер.
– Скоро осень, – сказала Нэн. – Странно, до чего быстро. Как только флоксы облетают, значит, половина лета уже позади. Еще немного, и листья начнут опадать. Помнишь, как Лиффи радовалась этим листьям? Носилась за ними по полянке как сумасшедшая. Ты их сгребал, а она кидалась и разбрасывала, и ты сердился.
– Да. Помню. – Он поспешно допил кофе. – Ну, мне пора. Ко второму завтраку вернусь.