Замок на песке. Колокол

– Идея, конечно, потрясающая. Но уверен, нам ее не осилить.

– Да с инженером в придачу я что угодно сделаю.

И действительно, у нее было такое чувство, когда она стояла тут в лунном свете и глядела на тихую воду, будто одним только усилием воли она может поднять громадный колокол. В конце концов, пусть на свой манер, по-своему, но она будет бороться. В этой святой общине она будет играть роль ведьмы.

Глава 16

– Главное требование праведной жизни, – говорил Майкл, – это иметь некоторое представление о мере своих способностей. Нужно достаточно знать себя, дабы знать, что тебя ждет. Нужно тщательно обдумывать, на что лучше обратить свои силы.

Было воскресенье, и настал черед Майкла читать проповедь. Хотя мысль о проповеди в такое-то время была ему отвратительна, он сурово принудил себя к исполнению обязанности, сочтя за лучшее твердо, насколько это возможно, держаться нормального хода жизни. Говорил он свободно, заранее продумав все, что хотел сказать, и произнося это теперь без заминок, не заглядывая в записи. Теперешнюю свою роль он находил крайне нелепой, но в словах недостатка не испытывал. Он стоял на возвышении, посматривая на свою крохотную паству. Картина была привычная. Отец Боб сидел, как обычно, в первом ряду, скрестив на груди руки, и пожирал Майкла своими глазами навыкате. Марк Стрэффорд, двусмысленно прищурившись, сидел во втором ряду с женой и Кэтрин. Питер Топглас сидел в третьем ряду, усердно протирая очки шелковым носовым платком. Время от времени он поднимал их на свет и, не удовлетворенный результатом, снова начинал тереть. Он всегда нервничал, когда говорил Майкл. Рядом с ним сидел Пэтчуэй, обычно являвшийся послушать Майкла, он снял шляпу, обнажив лысину, которая, хоть и редко бывала непокрытой, все же умудрилась загореть. Пола с Дорой не было, они отправились на прогулку, распаленные, явно в разгаре ссоры. Тоби сидел сзади, так низко опустив голову, что Майклу виден был пушок у него на шее.

Теперь-то Майкл знал – когда знание это слишком запоздало, чтобы от него был прок, – что, повидавшись с Тоби, он совершил великую ошибку. Встреча, пожатие рук имели такую силу и очарование, которых он не предвидел, вернее, не смел предвидеть и которые теперь, вкупе с предшествующим случаем, обретали значение и наступательный темп целой истории. Тут уже было развитие, а теперь – и ожидание. Майкл знал, что должен был иначе побеседовать с Тоби, и в то же время, оставаясь самим собой, не смог бы этого сделать; тем более он должен был написать Тоби письмо, а еще лучше – вообще ничего не предпринимать, и пусть бы мальчик думал о нем все, что ему заблагорассудится. Теперь-то он готов был оценить, сколь нуждался он сам в этом разговоре, чтобы попробовать как-то восстановить у Тоби представление о нем, так грубо поколебленное тем, что случилось.

Беда в том, как видел теперь Майкл, что он замахнулся на поступок, который по праву принадлежит лучшему, чем он, человеку, хотя – по жесткости парадокса – человек лучше его не мог бы оказаться в ситуации, которая требует такого поступка. Можно было бы провести встречу с Тоби совершенно бесстрастно и тем напрочь покончить с этим делом – только для Майкла это было невозможно. Он вспомнил свои молитвы и то, как он воспринял все это как испытание своей веры. И правда, человек большой веры мог не страшиться поступать смело – только Майкл был не тем человеком. Что ему не удалось сделать – так это точно рассчитать свои силы, свой собственный духовный уровень, и из последующих-то размышлений на сей счет он и почерпнул, с явной горечью, тему для проповеди. Поступок должно совершать пусть не такой высокий, зато соответствующий твоим силам и возможностям, а не превышающий их и потому невыполнимый.

Майкл понимал, что переоценивать значимость происходящего само по себе опасно. Он тосковал по чьему-нибудь ясному, здравому уму, что признал бы действия его прискорбными, но хотя бы не приведшими к сокрушительным последствиям. Он довольно-таки малодушно ощущал, что, будь у него некий приземленный, пусть даже циничный, наперсник, он бы помог ему ослабить ту власть, которую имела над ним ситуация, представив ее в более ординарных и менее драматических пропорциях. Но наперсника не предвиделось, и он оставался при своих неотступных и печальных мыслях об одном последствии, которое повлек за собой его поступок. Он окончательно нарушил душевный покой Тоби. Он отвратил мальчика от открытой, жизнерадостной, сосредоточенной на труде молодости и поверг его в нечто тревожное, тайное, непонятное. Перемена в Тоби казалась Майклу столь разительной, что он только диву давался, что никто ее, похоже, не заметил.