Замок на песке. Колокол

В эти дни Мор понял, что такое воспаление мозга. Не осталось ничего, что могло бы успокоить его мысли. Они метались в его голове, как перепуганные птицы. Только рутинные занятия, связанные со школой, еще давали ему если не умиротворение, то хотя бы элементарное оправдание существования. Он чувствовал постоянное внутреннее напряжение, словно его тело в любую секунду готово было разлететься на куски. Стали появляться и другие странные физические симптомы. Он постоянно ощущал стойкий неприятный запах, будто все время нюхал содержимое выгребной ямы; и время от времени ему казалось, что кожа его становится черной от грязи. Поэтому он то и дело посматривал на свои руки, чтобы убедиться, что это не так. Ночные кошмары вторгались в его сон и в явь, и один дурной сон тянул за собой другой, словно, торопясь к его постели, звал своего собрата. Мир вокруг него стал одновременно и безумным, и невыносимым. Даже читая газету, он тут же натыкался на историю какого-нибудь фантастического по своей жестокости преступления. Жить в окружении этих ужасов было невозможно, но куда от них деться, он не знал.

Он мучился еще и оттого, что понимал, Рейн тоже в смятении. Она бросила работу над картиной, объяснив Эверарду, что портрет завершен. И уже назначили дату этого никчемного торжественного обеда. С ее решением уехать он еще бы смирился, рано или поздно это все равно произошло бы, а вот то, что портрет останется незавершенным, простить себе не мог. Тогда, на корте для сквоша, сказанные Бладуардом слова поневоле запали ему в душу. Рейн ведь намеревалась еще и еще работать над головой. И вот ей стало не до исправлений, потому что он заразил ее своей лихорадкой.

На вокзале Ватерлоо Мор ждал поезда, которым должна была приехать Рейн. По каким-то школьным делам он отправился в Лондон, и они условились встретиться после ланча и провести остаток дня вместе. Мор с величайшим беспокойством замечал, что просто общение не утишало их страданий – возникала потребность в чем-то новом, куда более остром. «Это, – думал он, – и есть проклятие».

До прихода поезда оставалось пятнадцать минут. По громкоговорителю заиграла музыка. Люди сновали туда-сюда по громадному гулкому пространству между кассами и платформами. Некая музыкальность объединяла эту картину, и в какой-то момент все в целом превратилось в балет, пугающий, зловещий, странный. Актеры скользили по сцене туда и сюда с точностью механических кукол. Мор отвернулся. Он купил газету и поспешно развернул ее. Леденящие душу заголовки тут же бросились ему в глаза.

АВТОМОБИЛЬНАЯ КАТАСТРОФА – ЖЕНИХ ВЫЖИЛ, НЕВЕСТА ПОГИБЛА.

ДАЛЬНЕЙШЕЕ ЗАРАЖЕНИЕ ЗЕМНОЙ АТМОСФЕРЫ: УЧЕНЫЕ ПРЕДУПРЕЖДАЮТ.

Он смял листок и бросил в урну. Сел на скамью и закурил. Хотелось выпить, но в самый разгар дня это показалось неуместным. Он и так в последнее время слишком много пил.

Его мысли вновь потекли проторенным руслом. Не обманул ли он Рейн относительно своей семейной жизни? А любит ли она его? Сколько продлится ее влюбленность? Предположим, он порвет ради нее со своей прежней жизнью, а потом и эта новая жизнь окажется лишь грудой обломков? И правильно ли это – вступать в союз с такой юной девушкой? А что, если он для нее не более чем некая недолговечная замена умершего отца? А что, если в ее чувствах к нему тоски куда больше, чем страсти? Все это он выпытывал у Рейн подробно и долго, но так ничего и не выяснил. Эти разговоры преследовали его во сне, так что утром он вставал с головной болью и потом весь день едва справлялся со своими делами. Она всеми силами убеждала его в своей любви. Но он чувствовал, что на самом деле она убеждает себя. Временами ее горячность трогала его настолько, что все прочее переставало существовать. Но теперь Мор знал, и это было одновременно и мукой, и утешением, что в этом проклятом состоянии ума ничто не может длиться долго. Уверенность и сомнения сменяли друг друга через равные промежутки времени, и, наверное, именно случайности предстояло решить, на чем же он остановится и как поступит.