Замок Орла

Но что для него значила смерть?.. Разве он не сделал свое дело? Разве не отдал бы с радостью последнюю каплю крови за Родину, которой посвятил всю жизнь?.. Служитель Божий и воин, разве не смотрел он смерти в лицо?.. Разве распятый Иисус, его учитель и Бог, не внушил ему, что эшафот порой бывает всего лишь оставнокой на пути с земли к Небу?

И однако же время от времени горькая печаль овладевала его душой, по телу пробегала дрожь и бледные губы шептали слова, сказанные Иисусом на горе Елеонской в страстную ночь: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия…»[61]

В такие мгновения он думал о несказанной радости и злобном торжестве французов и шведов, когда они увидят, как к ним в лагерь доставили в кандалах поверженного пленника, бывшего победителя, не раз повергавшего их всех в трепет.

Но мгновения эти были коротки. Маркиз скоро подавлял свои душевные смятения, и при этом солдат в его душе всякий раз уступал место служителю Божьему. Приходилось смириться, ибо все надежды были тщетны, все попытки бежать – бессмысленны. Серые знали цену своей добыче – и приглядывали за пленником пуще скряги, чахнущего над своим золотом… пуще ревнивца, не спускающего глаз со своей возлюбленной или жены.

Один лишь раз за весь путь пленнику, казалось бы, представился случай вернуть себе свободу, и случай тот едва не обернулся для него новой смертельной угрозой.

Конвой, числом, как мы уже говорили, двадцать-тридцать человек, продвигался в виду Вержского замка, принадлежавшего графу Анри де Вержу, истинному франш-контийцу, по крови и духу.

Было это в восемь часов утра. Граф отрядил своих латников проверить, что за вооруженный эскорт объявился в его владениях. Маркиз было подумал если не бежать, что было невозможно, то по крайней мере выкрикнуть свое имя и позвать на помощь. Конечно, если бы ему это удалось, завязалась бы стычка – из замка выдвинулся бы весь гарнизон и преподобного непремено освободили бы.

Но серые раскусили пленника, едва такая мысль пришла ему в голову.

Один из них подошел к нему, выхватил кинжал и, приставив клинок к его левой руке, тихо и властно прошептал:

– Хоть одно слово, хоть один крик – и вы труп!

Маркиз невольно вздрогнул. Серый – то ли он не понял этого движения, то ли хотел подтвердить свою угрозу, – серый тоже дернулся.

Лезвие кинжала вонзилось преподобному в руку на два дюйма – из раны хлынула кровь.

– Вы делаете мне больно… – с мягкой, смиренной улыбкой заметил Маркиз.

Обидчик, понятно, устыдился своей подлой грубости и выдернул кинжал.

Священник снова принял невозмутимый вид, и латники сеньора де Вержа, смекнув, что ведут какого-то заключенного и не желая бесцельно ввязываться в драку, повернули обратно к замку.

Путь снова был открыт.

И серые двинулись дальше, ускоряя шаг. Часов в одиннадцать сделали короткий привал – и за несколько минут до того, как пробило два пополудни, прибыли в Блетранский замок, где квартировался главный штаб французского войска. Само же войско расположилось чуть поодаль – в полулье от замка, со стороны Лон-ле-Сонье, а точнее, между Вильвье и Монморо, где замок был разрушен еще при Генрихе IV, то есть за сорок три года до описываемых нами событий.

Конвой миновал крайние палатки французского лагеря и двинулся дальше по широкому полю, встретив на своем пути лишь нескольких офицеров да многочисленных ординарцев, сновавших туда-сюда между замком и лагерем.

Но на подходе к штабу конвой обступало все больше военных – вид у них был довольный и торжествующий. Очевидно, весть о пленении священника-воина обогнала самого пленного.

Блетранский замок – со стратегической точки зрения – считался главным опорным пунктом обороны Авальского округа. Расположенный на берегу Сей, речушки, берущей начало среди Бомских скал, что в четырех лье оттуда, он защищал подступы к Франш-Конте со стороны Бресса. А поскольку Бресс принадлежал Франции, французские генералы захватили Блетранский замок еще в самом начале войны, превратив его в важнейший плацдарм и центр военных действий, а также неуязвимый оплот для организации как наступления, так и отхода.

Блетран был скорее укрепленной деревней, нежели простым замком: на северной оконечности оборонительных сооружений стояла крепость.

Эта цитадель, расположенная посреди совершенно гладкой равнины и к тому же почти целиком окруженная извивами быстрой и глубокой реки, представляла собой самое надежное естественное и рукотворное укрепление, долго считавшееся неприступным.

Французы взяли ее лишь после долгих и ожесточенных боев – и знамя поверженной наконец крепости склонилось только под напором потоков франш-контийской крови.

XX. Исторический портрет

Подъемный мост опустился, пропуская в крепость преподобного Маркиза и конвой.

Покуда серые с напускной медлительностью шли через дворы и эспланады, откровенно дерзкое любопытство солдат и всего этого сброда – прислуги и маркитантов – неизменно сопровождающего войско в походе, было обращено на пленника.

На него со всех сторон сыпались грубые шутки, циничные прибаутки, насмешки и оскорбления.