Замок Орла

– Ох, ох, – заметил старик монах, – плохо дело! Похоже, мы опоздали…

– Что же делать?

– Все равно идем!

И он двинулся к замку через открытую пустошь, где по правую руку виднелся перелесок, о котором мы уже упоминали.

Равнина была пустынна.

Вдали виднелись крайние палатки французского лагеря.

На крепостных стенах взад-вперед ходили часовые, другие же солдаты, ничем не занятые, облокотясь на бойницы, глазели на бескрайние дали.

Старик монах, и вовсе согнувшись в три погибели и чуть ли не валясь с ног, заковылял впереди своего спутника к главным воротам, перед которыми только что подняли мост. Чтобы подойти к этим воротам, нужно было миновать выступ перелеска на расстоянии мушкетного выстрела от него.

Однако это было небезопасно: за редкими купами деревьев, разбросанных на площади в сто пятьдесят – двести туаз[70] могла таиться смертельная опасность… Монахи двинулись дальше с беспечным видом, как будто им совершенно нечего было опасаться.

Часовые остановились, прекратив свою однообразную ходьбу, и воззрились с безотчетным любопытством на приближавшуюся парочку в рясах, лишь бы хоть чем-нибудь скрасить нескончаемую скуку.

И вдруг их праздное любопытство превратилось в пристальное внимание: такого они никак не ожидали… Из перелеска высыпало десятка два солдат во французской форме, и всем скопом, точно свора бесов, они накинулись на бедных монахов.

Наша парочка было попыталась дать тягу. Но старику изменили силы, а молодому, как видно, не хотелось бросать своего спутнка.

Солдаты окружили монахов – завязалась стычка. Но длилась она всего несколько мгновений. Старика повалили наземь и принялись пинать ногами и лупить головками эфесов шпаг, а потом так и бросили на земле, забитого чуть ли не до смерти. Молодому же монаху, не сдюжевшему со всеми напавшими, несмотря на его отчаянное сопротивление, все же связали руки за спиной и стали грубо толкать вперед, в сторону перелеска.

Тот упирался.

Тогда несколько солдат подняли упрямца и, сложив из шпаг и собственных рук некое подобие носилок, опустили монаха на них – и вскоре скрылись за купой деревьев.

XXIII. Кабатчица

Сцена эта произошла за какие-нибудь четыре-пять минут, однако она успела собрать на крепостной стене едва ли не две трети гарнизона, состоявшего при замке: стражи крепости были потрясены невероятной дерзостью и жесокостью произошедшего, а это было чистой воды разбойное нападение среди бела дня, случившееся в какой-нибудь паре сотен шагов от вверенной их охране цитадели, у них на глазах.

Гарнизонные обменивались меж собой догадками по поводу странного происшествия, свидетелями которого они только что были.

– Бедолаги-капуцины, надо ж как им не подфартило! – воскликнул один.

– А старику-то вон как досталось! – подхватил другой.

– Что они удумали сделать с парнем, душегубы?.. Зачем связали по рукам и ногам и уволокли в лес?

– Может, им взбрело в голову получить полное отпущение грехов, приставив ему пистолет к виску?

– Не обобрать же его они вознамерились, ведь всяк знает: у странствующих монахов за душой ни гроша…

– Из какого же полка будут эти громилы?

– Судя по форме, кажись, из полка де Лонгвиля.

– А мне сдается – из полка де Конти.

– Ох уж мне эти бродяги! Под началом де Конти сплошь одни головорезы в военной форме… сущие изверги, не наче!

– И что скажет полковник, когда дознается?

– Право слово, не хотел бы я оказаться в шкуре этих подонков!

– Особенно сегодня…

– А почему – особо сегодня?

– Потому что здесь кардинал, а кардинал – такой же служитель Божий, как всякий монах. – Стало быть, он за них горой и никому не позволит грабить своего брата и уж тем паче побивать смертным боем.

– Во-во, это ты верно подметил.

– А по мне, удивительно то, как они ухитрились устроить засаду в том редком леске, куда и мышь не проскочет незамеченной… их же там набилось человек двадцать.

– Ну и что ж! Долго ли подкрасться со сторого вон того большого леса, что позади, а проскользнуть сюда перебежками, от дерева к дереву, раз плюнуть!..

В это самое время на крепостной стене объявился новый персонаж, не преминувший присоединиться к ротозеям-дозорным. Персонажем этим оказалась старуха – личность весьма примечательная и потому вполне заслуживающая нескольких строк.

На вид ей было лет шестьдесят пять – шестьдесят шесть; ростом невелика, полная; лицо – прыщеватое, нос – картошкой и красный, что говорило о ее явном пристрастии к «божественной бутылочке». Она была вдовой, и у нее был сын – впрочем, о нем мы поговорим чуть погодя. Все знали ее под прозвищем матушка Фент; с незапамятных времен она состояла привратницей при Блетранском замке, а заодно держала здесь же кабачок. С годами она стала среди солдат, как сказал бы сведущий человек, вполне свойской.