Замок. Процесс. Америка

Почему всегда, даже при самых безоблачных обстоятельствах, непременно отыщется собрат, готовый испортить тебе настроение? Однако отрадная картина, открывшаяся ему при виде зрительской трибуны, к которой они приближались, заставила Карла забыть о неприятном вопросе служителя. На этой трибуне целая скамья во всю длину была накрыта белой скатертью, а на нижней скамье, спиной к полю, сидели все новопоступившие, приглашенные за этот праздничный стол. Все были радостно возбуждены, и, как раз когда Карл, стараясь проскользнуть незамеченным, тихо присел на край скамьи, многие вскочили, подняв бокалы, и кто-то стал произносить тост за директора десятой рекламной труппы, называя его «отцом всех, кто без места». Тут же кто-то другой заметил, что директора отсюда можно увидеть, и действительно, — судейская трибуна находилась отсюда не слишком далеко и два господина на ней были хорошо различимы. Все, конечно, протянули бокалы в ту сторону, Карл тоже схватил стоявший перед ним бокал, но сколько они ни кричали, сколько ни пытались обратить на себя внимание, ни малейшее движение на судейской трибуне не свидетельствовало о том, что их заметили или хотя бы пожелали заметить. Директор, по-прежнему откинувшись, сидел в своем углу, а другой господин все так же стоял рядом, обхватив рукой подбородок.

Слегка разочарованные, все снова сели, еще какое-то время то один, то другой изредка оглядывался на судейскую трибуну, но вскоре всех увлекло богатое угощение — носили на блюде какую-то диковинную огромную птицу, Карл таких и не видел никогда, с множеством вилок, воткнутых в сочное, с хрустящей корочкой мясо, беспрерывно и как-то незаметно подливали вино, — только склонишься над тарелкой, а в бокал уже падает искристая бордовая струя, — а кто не склонен был участвовать в общей беседе, мог рассматривать открытки с видами театра Оклахомы, которые стопкой лежали на другом конце стола и, по замыслу, должны были передаваться из рук в руки. Но открытки мало кого занимали, и получилось так, что до Карла, который сидел последним, дошла лишь одна. Но, судя по ней, в остальных тоже было на что посмотреть. На этой же была запечатлена ложа президента Соединенных Штатов. С первого взгляда вообще можно было решить, что это не ложа, а, наоборот, сцена, — так плавно, величаво и непреклонно взмывал ее парапет над окружающим пространством. Сам парапет — до последней мелочи — был из чистого золота. Между точеными, словно вырезанными тончайшими ножичками, столбиками балюстрады были укреплены медальоны с портретами бывших президентов, особенно выделялся один, с надменным прямым носом, выпяченными губами и угрюмым, неподвижным взглядом из-под набрякших, приспущенных век. Со всех сторон, по бокам и сверху, ложа была высвечена снопами мягкого света; этот свет, достаточно яркий и одновременно ласковый, буквально заливал ложу снаружи, тогда как глубины ее, надежно укрытые пурпурными складками тяжелого, переливчатого бархата, который окаймлял ложу по всему периметру и раздвигался на шнурах, таили в себе темную, зияющую красноватыми отблесками пустоту. Почти немыслимо было вообразить в этой ложе человека — настолько царственно выглядела она сама по себе. Не забывая о еде, Карл время от времени все же поглядывал на картинку, положив ее рядом со своей тарелкой.