Замок Саттон

В последние годы старая традиция, когда все живущие при дворе ели вместе с королем в зале, отмерла. Генрих сам постановил, чтобы придворные питались в своих апартаментах, а сам всегда ел в своих личных покоях с персональными слугами — такой обычай ему нравился намного больше, — используя зал только для банкетов, балов-маскарадов и приемов государственной важности. Он чувствовал себя естественнее в личных покоях: сбрасывал сапоги, слушал музыкантов и певцов играл и пел сам. И когда пел любовные песни, то мог уноситься мысленно далеко в Кент, в Геверский замок, к Анне, и казалось, что каждый звук лютни произносит ее имя. И если выражение его лица смягчалось от любви, то только его личным слугам было дозволено видеть это, а каждый из них поклялся подчиняться указаниям маркиза Экзетерского: «Вам надлежит не проявлять любопытства в делах, касающихся Его Светлости».

Если ему было не до музыки, имелись другие развлечения. Иногда он сидел, откинувшись в кресле, и слушал болтовню Уилла Сомерса: порой они играли в карты всю ночь напролет, проигрывая или выигрывая огромные суммы. И сегодня ночью король пожелал играть в «империал» и в кости.

— Вы играете в империал, юный Вестон?

— К сожалению, нет, Ваша Светлость. Я знаю только детские игры, в которые я играл дома.

— Тогда вам пора научиться. Идите, садитесь со мной. Вас будет обучать сам король Англии, и вы станете искусно играть в карты и бросать кости лучше всех моих приближенных, прежде чем я завершу свои уроки.

И он протянул руку и с любовью взъерошил волосы Фрэнсиса. Юноша понимал, что должен был бы испытывать теплое сияние, радостную признательность от прикосновения руки помазанного Богом правителя, избранника Господа на земле. Но вместо этого почувствовал, как его охватила омерзительная дрожь. Не та дрожь, которую могли вызвать Энн или Люси, а ужасная, холодная, парализующая дрожь, как будто к нему прикоснулся дьявол. Ему потребовалось все самообладание, чтобы не отпрянуть от пальцев Его Светлости. Усилие столь напряженное, что его бросило в пот. Он второй раз в жизни онемел от ужаса.

Его мысли вернулись на пять лет назад, и он вновь увидел родник Святого Эдуарда и ужасное привидение, смотревшее на него безумным пустым взглядом. Тогда он точно знал, что перед ним призрак. И сейчас он почувствовал такой же ужасный озноб. Это было непостижимо. Большой, добрый король и та высокая мертвая женщина; казалось, что общего?!

Генриха, увидевшего вспотевшего и дрожащего мальчика, переполнило чувство нежности. При любых обстоятельствах такое явное проявление эмоций и преданности трогало его до глубины души. И вдвойне приятнее было такое со стороны этого ребенка, сына его верного слуги Ричарда.

— Какой ты славный паренек! — восхитился он. — Я говорю, Генри, — обратился король к своему кузену Экзетер, — я убежден, что мы взяли на службу в мои покои самого лучшего пажа в мире. Вам надлежит проследить за его продвижением. Он пойдет далеко, запомните мои слова. А теперь, юный Вестон, приступим к вашему обучению игре в «империал».

Фрэнсис сел, с радостью глотнув вина, подвинутого ему Генри Норрисом, и стал играть в карты с самим Генрихом Тюдором.

* * *

В замке Саттон Анна Вестон сидела возле открытого окна, склонив голову над письмом, которое писала. Она крепко держала перо, росчерк которого был четким и властным, скрывая одолевшие ее чувства. Какая женщина — если только она не вдова — осмелится сама заниматься устройством замужества своей дочери?! А что, спрашивается, ей оставалось делать? Позволить Кэтрин еще много месяцев мучиться от одиночества и тоски?

Слегка подавшись вперед, Анна посмотрела вниз на сад. Там сидела ее дочь, склонив золотистую головку над вышиванием, которым она постоянно занималась в последнее время, тогда как Жиль, который ловил каждую возможность побыть возле Кэтрин, бренчал на своей лютне и пел так, будто у него сердце было не на месте.

«Я вынуждена, — успокаивала себя Анна. — И Ричарду придется понять это. Его пребывание в Кале продлится еще целых три месяца, а я не могу видеть, как она угасает. Разве не в моих силах просто подтолкнуть это дело — ну хотя бы устроить ее встречу с Артуром Калпеппером. Конечно, дальше действовать я не вправе — переговоры с отчимом мальчика должен вести сам Ричард. Но встреча поднимет ей настроение».

Итак, она продолжала придумывать себе извинения, прекрасно понимая, что Ричарду не понравится ее дерзкое решение написать отчиму просватанного Кэтрин жениха, приглашая его вместе с юношей посетить поместье Саттон. Но она решилась, и все. С тем же гонцом она отправит и другое письмо — Ричарду, и он может пыхтеть, кипеть от злости, сколько его душе угодно, по другую сторону Ла-Манша.