Благодаря крепкому здоровью я быстро поправился. На мой взгляд, даже слишком быстро, поскольку в череде таинственных и ужасных событий короткий период моего выздоровления был как бы оазисом счастья. Клер постоянно находилась подле меня, как ангел доброты и сострадания, а ее не знающая усталости рука, поглаживая мой лоб отгоняла меланхолические мысли, которые временами рождали у меня в голове страшные тучи, угрожая обрушить на мою любовь шквал ураганного ветра. Молча мы вкушали несказанное наслаждение. Разве не получил я от нее обещанное? Разве не был уверен, что она останется со мной? Будущее манило нас самыми радужными перспективами. Почему же не торопился я навстречу ему? Потому что, несмотря на все усилия моей возлюбленной, несмотря на страстное мое желание забыть обо всем, прошлое отнюдь не умерло. Оно оставило на нас обоих неизгладимый след. Я без труда различал его на лице Клер, бледность и утомленные глаза которой не переставали тревожить меня. Конечно, мы ежедневно делали новые успехи в утраченном было искусстве улыбаться. Все более и более жаркая страсть пылала в наших взглядах и торопила нас соединить сердца. Но как могли мы принадлежать друг другу, если между нами оставались недомолвки? Потому я и ждал, что Клер заговорит, согласится наконец пролить хоть слабый свет на таинственные события, свидетелем которых я стал. Ручаюсь, она испытывала те же чувства — я много раз видел, как она порывалась обо всем рассказать, но когда слова признания уже готовы были сорваться с уст Клер, в последний момент что-то останавливало ее, тайная стыдливость или, быть может, непреодолимый страх. И тогда, несмотря на наши соединенные руки, на устремленный в глаза друг друга взгляд, мы чувствовали, что между нами встает отчужденность, души наши разъединяются и вновь становятся одинокими.
Вскоре я уже мог ходить и, понимая, что пришло время окончательно обустроить нашу совместную жизнь, изъявил желание написать ее родителям. Она, похоже, удивилась и даже рассердилась.
— Но, дорогая, — сказал я, — положение, в котором мы находимся, не может продолжаться вечно. Ваше присутствие подле меня и так уж слишком противоречит принятым в обществе нормам. Возблагодарим Небо, что эта беда приключилась со мной в маленькой деревушке, где нас никто не знает и мнение ее жителей нас мало волнует. Но ваши родители получат все основания счесть меня подлым соблазнителем, если я в ближайшее время не попрошу у них вашей руки.
— Я совершеннолетняя, — ответила она, — следовательно, вольна располагать собою.
— Но правила приличия…
— Достаточно, если я поставлю их в известность о нашей свадьбе. Сомневаюсь, что с их стороны последуют какие-либо возражения.
— Должен ли я понимать, что вы с ними не очень ладите?
— В самом деле, наши вкусы не всегда совпадают.
Я не стал настаивать не только потому, что не хотел показаться нескромным, но еще и потому, что чувствовал: здесь я вступаю на зыбкую и опасную почву. Я надеялся, что полное доверие, которое должно возникнуть при совместной жизни и под влиянием взаимной нежности, сопровождающей любую страсть, положит конец скрытности Клер. Мы уладили все дела, связанные с нашей свадьбой, и мне не без труда удалось уговорить ее переехать в замок, в котором я дал клятву поселиться. Она поняла, что я всю жизнь буду мучиться жестокими угрызениями совести, если уступлю в этом вопросе, и в конце концов сдалась, но не столько подчинившись моему желанию, сколько устав ему сопротивляться. С этого момента в ее поведении и даже в разговоре произошло неуловимое изменение. Она стала настолько покорной, что однажды я решился задать ей вопрос:
— Мне кажется, что вид замка вызывает у вас какое-то тягостное воспоминание. Но здесь все можно изменить. Скажите, что бы вам хотелось переделать?
Она заверила меня в желании оставить замок таким, каков он есть, в том, что он не вызывает у нее никаких неприятных воспоминаний. Как все девушки ее возраста, она предавалась мечтам, и в силу особенностей натуры некоторые из них были болезненными, но эти времена прошли, она будет чувствовать себя вполне счастливой и спокойной рядом со мной. Она пыталась меня успокоить, но лицо ее все больше бледнело, и самый невнимательный наблюдатель догадался бы, что часть правды она скрывает. По мере того как ко мне возвращались силы, меня все больше тянуло к тому, о чем я сам же запретил себе думать. Оставаясь наедине, я приоткрывал дверь прошлого, словно дверь склепа с мрачными останками. Из этих экскурсий в проклятое царство теней я выходил в глубоком волнении и с убеждением, что Клер — живая загадка. Более того — страшно сказать! — временами я начинал думать, что это чистое создание, само того не ведая, несет в себе какое-то болезнетворное начало, признаки которого я уже начинал замечать. Я старался казаться жизнерадостным, уводил возлюбленную на неспешные прогулки и, желая развлечь ее, рассказывал о жизни в Англии. Однажды вечером она даже воскликнула:
— Вот куда нам следовало уехать! В какой безопасности я чувствовала бы себя там!