Замок в лунном свете

Я недоумевающе взглянула на доктора.

— Сэм? При чем тут Сэм?

— Вы сами с этого начали, Морин. Первые ваши слова были, что миссис Томас уберет Барона с дороги, как и Сэма. Что вы под этим подразумевали?

В растерянности я покачала головой.

— Не знаю. Не верится, что я могла сказать такое. Кажется, у меня совсем не осталось ни сил, ни желания бороться. Лучше всего оказаться в привычной обстановке. В клинике.

— Вы действительно хотите этого? Совершенно искренне?

— Увы, нет, — ответ получился простым. Гораздо проще, чем я ожидала.

Он с видимым облегчением откинулся на спинку стула.

— Но почему, почему вы так твердо уверены, что бабушка поставила перед собой цель уничтожить вас? Лишить вас всего, что вам дорого?

— Вы думаете, к амнезии прибавилась и мания преследования? — я с горечью усмехнулась.

Он протестующе поднял руку:

— Эти слова произнесли вы, Морин — не я. Я только задал вопрос.

Раскрыв на коленях сумочку, я достала сигареты, закурила. Мысли медленно, словно облака дыма, проплывали в голове. Можно ли было объяснить с точки зрения логики то, что терзало меня уже несколько лет?

— Ненависть. — Разгадка пришла сама собой. — Мотив всех ее поступков — ненависть. Может быть, она никогда не знала, что такое любовь, и потому ненавидит людей, которые счастливы в любви. Вы не поверите, доктор, было время, когда мы были счастливы — родители, Сэм, я. Ей невыносимо было видеть такое. Она не могла простить своему единственному сыну того, что он больше не держится за ее юбку, и вынудила его переехать с семьей в «Хогенциннен». Что из этого вышло, вам, наверное, известно. Семья была разрушена. Мать ушла из дома, Сэм погиб. Я тоже попыталась убежать, но была возвращена с позором… — я закрыла лицо руками. — Только отец остался с ней. Бедный отец! Он опустился до такой степени, что стал чем-то вроде ее комнатной собачки. Жалкий, спившийся, бесхребетный.

— А вы, Морин?

— Я сопротивляюсь, а значит, опасна для нее. Единственный выход — запереть меня в городскую больницу, — я подняла голову и взглянула ему прямо в глаза. — Вы мне верите?

— У меня не создалось впечатление, что вы все это выдумали. Конечно, вы склонны преувеличивать. Но отношение бабушки к вам тоже бросилось мне в глаза и показалось, мягко говоря, немного странным.

— Вы видели ее всего однажды, после того случая с упакованными вещами.

— И второй раз сегодня утром.

— Сегодня утром? — я удивленно посмотрела на него.

Он улыбнулся:

— Она вызвала меня, посчитав ваш ночной побег окончательным доказательством болезни. Тогда-то она и потребовала немедленно отправить вас в клинику. Разумеется, я отказался дать какое-либо заключение без осмотра.

— И сейчас проводите этот осмотр?

— Вы сами ко мне пришли.

Я попыталась улыбнуться, но не смогла. Что-то в его словах смутило меня, и я не могла найти причину… Внезапно меня осенило.

— Во сколько вы приехали в «Хогенциннен»? Вернее, во сколько она вам звонила? — мой вопрос сбил его с толку.

— В начале десятого. Почему вы спрашиваете?

— Насколько я помню, она никогда не встает раньше одиннадцати. Пока не разберется со своей корреспонденцией.

— Корреспонденцией? У нее обширная переписка, много подруг?

— Сомневаюсь, что на всем белом свете у нее найдется хотя бы один друг, — замечание доктора меня рассмешило.

— Тогда какого рода получаемые ею письма? — он выглядел озадаченным.

— Я и сама удивляюсь… Однажды, давно, еще задолго до моего переезда в Нью-Йорк, я не удержалась и заглянула в замочную скважину. Конечно, воспитанные дети не должны так делать…

— И что же вы увидели?

— Ничего особенного. Она сидела за столом и, не отрываясь, что-то писала. Для меня это перестало быть тайной, и я больше не интересовалась ее утренними занятиями.

Доктор Питерс поднялся с места.

— Согласитесь, никто не может ей запретить что-то писать по утрам — будь то письма или мемуары. Я хотел бы сказать вам насчет вашей бабушки другое, Морин. Люди, привыкшие к беспрекословному подчинению, в большинстве случаев теряются, встречая сопротивление. Если вы останетесь работать в гостинице и станете самостоятельно зарабатывать на жизнь, она рано или поздно оставит вас в покое.

— Хотелось бы, чтобы это было так! Только вот не верится. В любом случае, вы наконец-то получили долгожданную возможность подробно выслушать свою пациентку, — я беспомощно улыбнулась. — Теперь ваша совесть чиста?

— Думаю, что да. В данный момент меня больше занимает несостоявшийся ужин. До вашего прихода я как раз занимался его приготовлением.

— Весьма сожалею, что пришлось оторвать вас от столь интересного занятия.

Он непринужденно рассмеялся.

— Предлагаю отложить в сторону проблемы психиатрии и вплотную заняться физиологией. Вы уже ужинали?

— Еще нет.

— Так я и думал. Как насчет скромной трапезы на двоих?

— Очень любезно с вашей стороны. Приглашение принято.

Доктор Питерс повел меня на кухню.

— К сожалению, не могу предложить ни устриц, ни черной икры. Однако жаркое и салат в холодильнике найдутся. А также красное вино…

— Для одинокого человека очень уютно, — я осмотрелась.