Заморский принц в нагрузку

— Понятное дело — теперь не твой! Но я все равно не имею к его пропаже никакого отношения. Но если не твой, тогда почему печешься?

— Повторяю, не хочу, чтобы меня затаскали по милициям. Народ у нас шебутной, и в неприятность вскочить — раз плюнуть.

— Кстати, о милиции, может, Борису позвонить? Брат все-таки родной.

— Ты в своем уме? Смерти моей хочешь? Да он, когда узнал, что я в международное брачное агентство обратилась, так орал, так орал… Не поверишь, меня изменницей Родины обозвал. А когда меня маменька сдала, рассказала ему о приезде Карлоса, Борис прибежал ко мне с пеной у рта, к совести моей взывал, просил род Морозовых не позорить.

— Он ведь тебе добра желает.

— Желает… Да, вот тебе и второй человек, который не хотел моей встречи с Карлосом, — задумчиво произнесла я.

— Ты уж совсем умом тронулась, будет тебе майор милиции людей похищать!

— Да для пользы дела, во благо Родины он все может.

Отношения с родным братом у меня не складывались с самого детства. Я старше Бориса на два года, но он рос таким до противности правильным и рассудительным, что всегда считалось, будто старший он. Первые годы я как старшая сестра ставила его на место.

Лет до семи он по малолетству возразить мне не мог, и, пожалуй, это были лучшие годы нашего мирного сосуществования. Потом он разговорился и стал донимать меня своими нравоучениями. Но если бы только это. Он подлавливал меня на всяких мелочах, а потом без зазрения совести закладывал меня родителям. При этом он не шел ни на какие компромиссы. Ни просьбы, ни уговоры на него не действовали, и подкупить его было невозможно: он не соглашался ни на конфеты, ни на билеты в кино. Долгие годы он стойко создавал себе имидж блюстителя порядка и законности. Впоследствии его внутренние качества переросли в профессию. Он подался в школу милиции, а затем окончил институт внутренних дел. Борька дослужился до майора и работает в городском управлении. С возрастом характер его не улучшился, наоборот, он стал еще более занудный и доставучий.

— Конечно, похищать людей он не станет, но представляешь, как он обрадуется, когда я ему скажу, что мой гость пропал. Нет, Облом, такой радости я ему не доставлю. Мы уж как-нибудь сами. Верно? — И я заискивающе посмотрела ему в глаза.

Облом пожал плечами:

— Сами так сами. Пока особого повода для трагедии я не вижу. Увели у тебя из-под носа жениха, и фиг с ним.

— Фиг-то оно фиг, только мне все равно хочется эту девку вычислить.

— Чтобы в глаза посмотреть? — с сарказмом предположил Облом.

— Чтобы сделать царский жест. Бери, мол, мне он и даром не нужен.

— Раз так, давай разбираться и начнем с твоего бюро. Ты там проводишь большую часть времени, опять же, подруга, которая тебя надоумила, там трудится. Давай перечисляй всех женщин, работающих вместе с тобой.

Я открыла рот, чтобы всех назвать, но Облом не дал мне начать:

— Подожди, для плодотворного мыслительного процесса глюкозы не хватает, — и, резво выпрыгнув из машины, он направился опять в здание аэропорта.

Вернулся Облом очень скоро. В руках, как драгоценный клад, он цепко держал упаковку зефира.

— Страсть как люблю зефир. Не поверишь, с утра хотел. Последнюю коробочку в буфете купил. — Он провел пальцем по шести зефиринам, уложенным в коробку и обтянутым сверху тонкой пленкой. — На чем мы остановились?

— На женщинах, работающих в нашем бюро. Всего их вместе со мной шесть.

— Смотри, как зефира в коробке. — Облом сорвал пленку.

— Это Люся, Анна Владимировна, наш бухгалтер, Элла Ильинична, тетка шефа и по совместительству помощник бухгалтера, Катя, секретарь, уборщица Галина Ивановна и я.

— Кто из них не мог бы выйти замуж за Карлоса? Или, проще говоря, кому он без надобности?

— Анне Владимировне он без надобности, старшая дочь ей уже внуков родила, — Облом кинул в рот одну зефирину. — Элла Ильинична тоже в возрасте, — из коробки исчезла еще одна сладкая штучка. — Галина Ивановна, женщина простая, ей бы на прокорм к пенсии заработать, а не за женихами бегать, — не успела я так сказать, как Облом проглотил следующую жертву. — Ты что, все сам съешь?! — возмутилась я, сглатывая набежавшую слюну.

— Нет, конечно, из оставшихся трех можешь взять себе… одну.

— Однако ты и щедр…

— Ты что, не поняла — это я убираю с поля лишних игроков. Кто там у нас остался?

— Я, Люся и Катя. Себя, пожалуй, съем сама, — и прихватила из коробки еще одну зефирину. — Остались Люся и Катя. А ты знаешь, мне кажется, я знаю, кто мог мне такую свинью подложить.

— Кто?

— Катька, наша секретарша. Люсе мой жених без надобности, у нее свой имеется. А вот Катька… Ой, завистливая барышня! Ты даже себе не представляешь. Если ей какое-нибудь мое платье понравится, обязательно пятно посажу или утюгом прожгу. Глаз у нее черный, про рот я молчу. Язык такого цвета, как у собаки чау-чау.

— Она знала о приезде Карлоса?

— Я же тебе говорила: все знали, а она так сто процентов, я ей заявление на отпуск отдавала.