Если бы моя карьера не зависела так сильно от успеха новой книги, я бы спокойно наслаждалась их любовью и радовалась, что сумела своим произведением тронуть столько сердец. Но моя карьера очень зависела от второй книги, а из восьмидесяти с лишним пришедших на встречу ее купили только двое. Накануне в Ньюкасле было продано три экземпляра, перед этим в Лидсе ушел всего один, столько же было куплено и в Манчестере, а в начале недели в Бирмингеме никто вообще ничего не купил. Все это очень плохо.
По дороге в отель я включила мобильный и всеми фибрами души стала молиться, чтобы пришло сообщение от Жожо. О том, что издательство хочет предложить мне полмиллиона фунтов за мою следующую книгу. (От отчаяния я дала волю фантазии.) Или хоть с какими-то новостями, любыми. Уже неделя, как она отправила Тане первые семь глав моей новой книги, наверное, какой-то ответ уже должен прийти? Но леденящий электронный голос произнес: «Сообщений в вашей голосовой почте нет», — и я позвонила Антону. Он был дома вдвоем с Эмой.
— Что-нибудь слышно?
— Звонила Жожо — не хотела отрывать тебя, но новостей пока нет. Сегодня Таня опять не перезвонила, и Жожо решила пока ее не дергать.
У меня ком встал в горле. Сегодня пятница. Значит, до понедельника. Ждать все выходные, гадать, что там впереди.
Меня ужасал размах нашего с Антоном просчета. Теперь было ясно, что контракт с издательством надо было подписать еще в мае, как нам и предлагали. Но в тот момент все шло настолько чудесно, что казалось невероятным, чтобы спустя всего несколько месяцев моя книга провалится с таким треском, что впору заканчивать литературную карьеру.
Оглядываясь назад, я видела, что «Докин Эмери» потихоньку начало от меня отворачиваться еще в августе. Теперь было ясно, что Танин припадок с обложкой был спровоцирован кем-то из крупных оптовиков, дрогнувших оттого, что вторая книга оказалась так же «похожа» на первую, как морковка на усы Гитлера.
Никто мне тогда ничего не сказал. Официального уведомления о том, что заказы урезаются, я не получала, равно как и о том, что издательство потеряло в меня веру, но это чувствовалось по их натужно бодрым приветствиям и настороженному выражению глаз. Однако, памятуя о жестокости нашего мира, я продолжала надеяться. Главное — не воспринимать ситуацию как безнадежную, тогда и жить легче.
Сухой остаток таков: если «Докин Эмери» решит не возобновлять мой контракт, не только на моей писательской карьере можно ставить крест, но и с домом нам придется расстаться, ведь кредит на его приобретение нам дали на том условии, что мы выплатим сто тысяч сразу, как я получу от издательства новый аванс. Других источников дохода у нас не было. Рассчитывать можно было только на следующую порцию авторских, которая должна прийти не ранее чем в марте, то есть аж через пять месяцев. Короче: не будет контракта — не будет и денег на погашение ссуды, а следовательно — прощай, любимый дом.
Я вернулась в одинокий гостиничный номер, открыла мини-бар и налила себе большой стакан джина с тоником, закусив пакетиком орешков. Я была измотана — неделя выдалась тяжелой: ранний подъем, нескончаемые встречи с читателями и такое количество интервью местным радиостанциям и газетам, что у меня в голове они все перепутались, — и все же заснуть никак не удавалось, меня не отпускал страх.
Чтобы как-то приободриться, я стала думать: «Антон меня бросил и ушел к старшей официантке в „Флит-Тандури“, у меня развилась гангрена, и все воротят нос от вони, а тибетские прорицатели решили, что Эма — следующий далай-лама, и ее от меня забирают, увозят в неприступную гималайскую крепость, где она будет сидеть, скрестив ноги, в оранжевых одеждах и изрекать непостижимую человеческому разуму мудрость».
Я лежала в постели, потягивала джин и смаковала свои несчастья.
«Какой ужас… Особенно эта вонючая гангренозная нога. И изреченная, непостижимая разуму мудрость».
Я дала себе в полной мере погрузиться в этот мрак, потом сделала мысленное усилие — сродни тому, как выскочить из шкафа с криком: «Попался!»
Да, подумала я, это психологическое упражнение действительно помогает, вот мне и лучше стало. После чего заметила, что выпила уже три порции джина, так что вполне возможно, настроение улучшилось благодаря спиртному.
ЖОЖО
Когда с десятидневным опозданием у Жожо начались месячные, она испытала некоторое смущение; чрезмерно эмоциональные реакции были не в ее правилах. Да и вообще, раз анализ все время был отрицательным, она до конца так и не уверовала в свою беременность, поэтому ощущения утраты не было. Зато было интересно узнать причину задержки: волнение из-за того, что Марк бросает Кэсси? Затянувшееся ожидание выборов нового партнера? Профессиональный стресс? Да уж, причин для стресса и впрямь хватает.