Замри

В понедельник я прихожу в школу пораньше и задерживаюсь у шкафчика. Когда я убираю на верхнюю полку учебник математики, мне вдруг хочется снять фотографию Ингрид и посмотреть в зеркало. Все мои утренние процедуры сводятся к тому, чтобы принять душ и натянуть джинсы и старую футболку. К тому времени, как я выхожу из душа, зеркало в ванной почти всегда запотевает, и я даже не знаю, как выгляжу. Я смотрю на белую футболку, которую надела сегодня, и понимаю, что она, скорее всего, принадлежит отцу. Она огромная и висит на мне мешком. Интересно, что сказала бы Ингрид, если б знала, до чего я опустилась. «Ты ведь не собираешься выйти из дома в этом?» – сказала бы она. Или: «Возьмите себя в руки, мадам!» Я касаюсь ее фотографии и решаю не рисковать.

По коридору разносятся тяжелые шаги, и, когда я отвожу взгляд от холма, я вижу, что Дилан стоит рядом и возится с кодовым замком на своем шкафчике.

– Привет, – говорю я. Мне хочется загладить свою пятничную грубость.

Она вяло шевелит рукой в ответ и что-то невнятно бормочет. Не могу сказать, на каком языке.

– Прошу прощения?

Она тычет пальцем в серебристый термос в руке.

– Рано, – выдавливает она. – Еще не допила кофе.

Когда я захожу в кабинет фотографии, мне в глаза бросается список должников на доске. У нескольких человек не хватает одной или двух работ. Только напротив моего имени написано: «Все».

Я думаю обо всех фотографиях, которые хотела сделать, и мне становится ужасно обидно. Но сдать мисс Дилейни работу, которая мне действительно дорога, – все равно что отдать себя ей на растерзание. Нет уж, спасибо. Я падаю на стул за последней партой, вполуха слушая ее следующее задание: натюрморт. Она пускает по рядам свои книги, чтобы показать нам примеры. Я изучаю неодушевленные объекты. Ваза с фруктами. Стопка книг. Пара потертых балетных туфелек в драматичном освещении.

Вдохновение приходит из ниоткуда.

Я с трудом дожидаюсь обеда. Когда наступает большая перемена, я вижу, что дежурный направляется к дальней парковке, и быстро иду в противоположную сторону. На углу школы я устанавливаю на тротуаре штатив с камерой и смотрю через объектив. Я выстраиваю кадр так, чтобы в него попала дорога и тротуар на противоположной стороне улицы. Я жду. На горизонте появляется машина, и я готовлюсь действовать. Машина пролетает мимо, и я спускаю затвор. Вскоре мимо проезжает еще две – я снимаю и их тоже. До конца обеденного перерыва я караулю у дороги автомобили и фотографирую, как они проносятся мимо меня. Я понимаю, что это не искусство. Я делаю это из чувства противоречия, но всякий раз, когда я нажимаю на кнопку, мне становится немного легче.

22

– Это было занимательно, – говорит мистер Робертсон. – Вы выбрали очень разные песни. – Он прогуливается между рядов, возвращая наши эссе лицом вниз. – Но только два отлично. Кейтлин, Дилан – молодцы. Остальным следовало копнуть поглубже. Поэзия многослойна. Вы должны вчитываться в нее, а не пробегать взглядом.

Я смотрю на Дилан. Она замечает мой взгляд и отворачивается. Когда мистер Робертсон возвращает ей работу, она прячет ее в рюкзак, даже не глядя на его комментарий.

По пути к шкафчику я подбираю слова. Я уже давно не прикладывала усилий ради разговора с другими людьми. Дилан косится на меня, но молчит. В ее шкафчике висит маленький плакат с двумя девушками.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Группа, которая мне нравится. Две милые лесбиянки из Канады.

– А-а, – говорю я. Я обдумываю все, что слышала про нее, и решаю спросить напрямую. В конце концов, что я теряю? – А ты тоже?

– Что я тоже? – Она ухмыляется. – Из Канады?

– Нет, – говорю я, – лесбиянка.

Я стараюсь говорить небрежно, как будто задавала этот вопрос уже раз двести.

Она ныряет в свой шкафчик так, что я не вижу ее лица. До меня доносится ее голос, усиленный металлическим эхом:

– Угу.

Я пытаюсь придумать ответ, но в голове, как назло, сплошные помехи, как у неработающего телевизора. Так что я просто стою и молчу. Она заканчивает собирать сумку и поворачивается ко мне.

– Теперь ты должна рассказать что-нибудь о себе, – подсказывает она. – Что-нибудь в том же духе. Тогда это будет не допрос, а обмен информацией.

– Ты спрашиваешь, лесбиянка ли я?

Она выгибает бровь. Я чувствую себя полной дурой.

– Нет, – говорю я. – Я – нет.

Она закрывает шкафчик.

– Знаю, звучит безумно, но я слышала, что представители наших видов могут мирно сосуществовать. – Она улыбается, на этот раз вполне дружелюбно. – Я иду в лапшичную на Вебстер-стрит, – говорит она, и я понимаю, что она не станет предлагать дважды. Она не цепляется за меня.

– Я тоже пойду.

Мы выходим из корпуса.

– У тебя есть машина? – спрашиваю я.

– Нет, – говорит она таким тоном, словно я спросила, не одолжит ли она мне сотню баксов. – Ты хоть представляешь, сколько проблем можно решить, если просто сократить использование нефти? Войны, терроризм, загрязнение воздуха… и это далеко не все.

Когда мы выходим на дорогу, Алисия Макинтош во все глаза пялится на нас из «камаро» своего парня. Я делаю вид, что не заметила ее.

23