Замри

Подходит время прощания: нам с Дилан пора на работу к Мэдди. Мы встаем и все вместе доходим до края парка. Они обнимаются, пока я жду в сторонке, а потом машут мне, и мы расходимся в разные стороны.

Мы снова одни. Дилан покачивается на пятках, ерошит себе волосы и говорит:

– Нам нужен кофе.

В кафе Дилан достает из заднего кармана серебристый портсигар. Она открывает его, и я вижу между зеркальными стенками несколько свернутых купюр. Она платит за кофе, а я покупаю печенье, а когда оборачиваюсь, она сидит за столом и разглядывает себя в портсигар. Она прищуривается, распахивает глаза пошире и размазывает вокруг что-то черное. Потом захлопывает портсигар и начинает нервно постукивать им по столу.

– Все хорошо?

– У меня? Вполне. Пошли. – Она поднимается и стремительно выходит на улицу, а я, уклоняясь от велосипедистов и прохожих, пытаюсь поспеть за ней.

Мы идем по солнечным кварталам мимо пальм, кофеен и прачечных и наконец оказываемся у маленького магазина на углу улицы. Он выкрашен в красный и белый, как огромный квадратный леденец, а вывеска гласит: «Копировальные услуги». Мы останавливаемся снаружи, и Дилан проверяет свое отражение в витрине. Убирает с лица прядь волос, заправляет ее за ухо. Разворачивается и громко говорит:

– Смена Мэдди закончится через две минуты. – Она произносит это так, словно я на экскурсии, а Мэдди – одна из достопримечательностей.

Я начинаю думать, как бы ее подколоть, но тут стеклянная дверь открывается, и на улицу выходит девушка со светлыми волнистыми волосами. У нее большие темные глаза, а когда она видит нас, на ее лице расцветает улыбка. Дилан поворачивается к ней, и происходит удивительная вещь. Дилан в своих узких черных джинсах, рваной футболке и тяжелых браслетах, с торчащими во все стороны волосами и свежей черной подводкой вокруг глаз, не просто улыбается, не просто подходит к Мэдди и обнимает ее. Нет. Каждый мускул ее тела расслабляется, шаг вперед граничит с прыжком, а ее «Привет» звучит как «Я люблю тебя, ты прекрасна, ты лучше всех в этом мире».

32

Мы сидим на открытой веранде кафе в нескольких кварталах от «Копировальных услуг». Мэдди наклоняется над круглым зеленым столиком и говорит:

– Расскажи о себе, Кейтлин. Чем ты увлекаешься?

Такой вопрос ожидаешь услышать от родителей, когда приводишь домой парня, с которым собираешься встречаться. Он звучит очень по-взрослому, но почему-то мне это нравится. Склонив голову набок, она ждет ответа. Дилан, развалившись в металлическом кресле, потирает пальцем застежку кожаного браслета.

Мэдди пристально смотрит на меня – почти как Дилан, но немного иначе. Дилан смотрит как будто насквозь, узнавая обо мне вещи, которых не знаю я сама. Мэдди просто сосредоточена. Я на секунду задумываюсь. Я хочу сказать «фотография», но только вчера Дилан видела, как я сделала самую плохую фотографию в мире. Что она подумает, если я признаю, что намеренно загубила то, что люблю?

Так что я говорю: «Я люблю строить», одновременно прислушиваясь к этим словам и пытаясь понять, какой эффект они производят.

Мэдди явно заинтересовалась. Дилан отрывает взгляд от своего браслета.

– Из дерева, – уточняю я.

– Так ты художница, – говорит Мэдди. – Потрясающе. И что ты строишь?

Я пытаюсь сообразить, как бы сказать правду, чтобы она не прозвучала глупо, и решаю сфокусироваться на будущем.

– Я планирую построить дом на дереве. Только не детский.

– Вроде тех, что были в книге, которую ты смотрела? – спрашивает Дилан, отпивая кофе. Это ее третья чашка за день.

– Да. У меня во дворе растет классное дерево, которое я хочу использовать.

Мэдди приходит в восторг.

– У моих родителей друг в Орегоне, и у него на участке есть дом на дереве. Он потрясающий. Когда мы приезжаем в гости, я провожу там все время. Я бы хотела посмотреть на твой, когда он будет готов.

– Ага, – говорю я. – Конечно, приезжай.

– А Мэдди актриса, – говорит Дилан и кладет ладонь на спину Мэдди.

– Здорово, – говорю я. – Я ходила в театральный кружок один семестр, но, наверное, это не мое. Я боюсь сцены.

– Раньше я тоже волновалась перед выступлениями, – признается Мэдди, – но это прошло. Теперь у меня есть ритуал, который я провожу перед началом постановки. Я представляю, что меня окружает поток света, который защищает меня от всего, что думают зрители. Звучит странно, но это работает.

Она говорит об этом так убежденно, что я ей верю.

– Что планируешь делать после выпуска? – спрашиваю я. – Переедешь в Лос-Анджелес?

– Нет. – Мэдди мотает головой, и ее белые серьги-ракушки раскачиваются взад-вперед. – Меня интересует только театр.

Я отпиваю свой макиато и жалею, что не заказала что-нибудь другое. Мне нравятся маленькие чашечки и пенка, но он для меня слишком горький. Я пока не нашла свой кофе.

– А ты, Дилан? – спрашиваю я. – Что нравится тебе?

Дилан пожимает плечами.

– Самой бы понять.

Мэдди смеется.

– Она просто не любит хвастаться. Она невероятно умная. Знаешь, где она проводила лето пять лет подряд?

Дилан смеется.

– Заткнись, – говорит она беззлобно.