Замтийсские сказания 1

– В тайну влезаешь ты лоскута гадкого Зувия Хуруса, окаянные дрязги жадных невзгод вбираешь в себя. – Прокаженная блажь моей сущности сожрет те времена, козни грез лихих сотрут твою жизнь, освободив меня. – Откупиться не сможешь, подчинишься тем страхам, губить придется других, это коли сумеешь, но если мукам откажешь, обозлишь и отравишь участи всех их. – Наследство мое – это кара иных, и то выберу я, а ты жуткой данью живи, горя не забывай, ищи дары чужака. – Истину ты не сотрешь, попытки останутся прахом, Зувий Хурус лишаю тебя чужой воли, обращаю затею твою сущим крахом, на веки возвращаю в пристанище боли, туда, где и жил.

Появившись на крыше, существо, походившее на мальчика, но с вишневой кожей, молочными глазами, седыми до плеч волосами, зеленными ногтями, каменными губами, что-то прикрикнуло, затем спрыгнуло на землю. Поскольку всюду валялись безымянные отсыревшие вещи, то он поднял нужного размера понравившиеся, и живо их напялил. Захотев подкрепиться, чужак тотчас поспешил в ближайшую лачугу, в красных шортах, серых носках, черных ботинках, зеленой майке, таинственный мальчишка уверенно двигался по окровавленной тропинке к белому домику.

Внутри как раз был мальчик, он жил с дедом, но того сейчас не было, он ушел в далекое селение навестить погибающую от какой-то напасти родственницу, а мальчик как раз доварил густые, пряные щи.

Распахнув дверь, Зувий прошел в дом, увидев незнакомца, тот не смутился, усевшись за столом тот начал ругать Охзума. Мальчик не понимал ни слова, он с рождения был глухонемым, лишь смотрел на страшного подростка и удивлялся его облику, этим деревянным бровям, минеральным ушам.

Тон налил порцию щей, отломил только что испеченного ржаного хлеба и отдал съестное болтливому чудику. Поставил угощение возле заостренных пальцев чужака, сам же сел рядом и тревожно стал наблюдать.

Зувий охотно набросился на пищу, словно тот не ел лет 10, этот не робкий знак существо расценило как жертвенный дар, на что тотчас взяло мальчика к себе в услужение, не смотря на то что Охзому то не пришлось по душе. Зувий использовал мальчика около недели, до тех пор, пока мальчик не отравил того тушеной картошкой с грибами, а на его брюхе следом вырезал знак искупления, самым острым ножом. Благодаря одной специи, которая лишила чудика возможности двигаться, мальчик смог в пасть ему напихать вещей с улицы, а после покинуть городок в спокойствии, впрочем, тот направился к деду.

Зувий лежал на полу и рыдал, его сердце было разбито. Он выжил, отыскал мальчика, изничтожил деда, обратив того в плесень, а Охзума забрал в лихой звук враждебной песни, наверняка чтобы наслаждаться ужасами треклятых мест, а заодно проучить неуступчивого мальчика.

Многие не знали что там внутри, даже будучи запертыми, между гнилой рекой безутешной трагедии росли два удаленных берега, и то за счет прибытия численных душ, полученных тел, помноженных участей, порабощенных страхов. Это крайняя дальность, ее еще в детстве выдумал Зувий, охотно прячась там от проблемных ошибок, ершистых страстей и истертых горестей. Там нет спокойствия, души стонут от мук, времени в край не попасть, правда бессильна, бремя жестоко, судьба не находит тех мест, идеалы пусты, смерть изворотлива, бытность враждебна, возможности скрыты, зато страхи смелы.

Демонический ковер!