Замурованная царица. Иосиф в стране фараона

Верховный жрец, преклонившись перед божеством и опираясь на посох, правой рукой сделал движение в воздухе, потрясая систром. Раздались тихие музыкальные звуки, словно бы они исходили из огромной бронзовой головы матери богов. Голова невнятно, глухо проговорила несколько слов, которые жрец повторял за нею:

– Пта, Сохет, Монту, Озирис, Горус, Апис…

За жертвенником послышался странный звук, точно шипение змеи. И действительно, из-за жертвенника выползала большая серая змея. Увидев жреца, она свилась спиралью, и только плоская голова ее дрожала и вытягивалась, выпуская черное раздвоенное жало-язык.

Жрец стукнул посохом, и змея поползла к Ири, к его посоху. Он еще стукнул, и пресмыкающееся, коснувшись головой посоха, обвилось вокруг него и стало спиралью подниматься вверх, к руке жреца.

– Священный уреус благоволит принять жертву из рук чистого существа, – проговорил Ири, потрясая систром.

Тогда из-за завесы, скрывавшей дверь позади жертвенника, вышел младший жрец. Он держал в руке какую-то маленькую птичку.

– Хену, чистое дитя, возьми жертву, – сказал Ири, обращаясь к девочке, которая, казалось, застыла в изумлении и ужасе.

Младший жрец передал ей птичку, которая даже не билась в руках. Змея, держась спиралью на посохе, повернула голову к птичке. Глаза пресмыкающегося сверкали.

– Дитя, отдай жертву священному уреусу, – сказал Ири.

Девочка не двигалась – она не спускала глаз со змеи.

– Пенхи, сын мой, подведи девочку, – сказал жрец старику.

Тот повиновался и подвел девочку к посоху, к самой змее. Змея потянулась к птичке.

– Пусть отдаст, – сказал жрец.

Рука Хену автоматически потянулась вперед, и змея моментально схватила птичку.

– О дедушка! Страшно! Она глотает птичку! – вся дрожа, проговорила девочка, цепляясь за старика.

– Жертва принята, – торжественно произнес верховный жрец, вставая.

Змея быстро соскользнула с посоха и уползла за жертвенник. Тогда Ири подошел к Хену и, желая ободрить ее, стал гладить и целовать ее голову.

– Испугалась, девочка? Ничего, ничего, крошка, теперь все кончилось, – говорил он нежно.

Услыхав, что все страшное кончилось, Хену несколько ободрилась.

– Теперь птичка умерла? – спросила она.

– Нет, дитя, она переселилась в божество. Ты некогда была такой же птичкой, и вот теперь боги превратили тебя в хорошенькую девочку.

– Так и меня змея съела? – спросила Хену, совсем ободрившаяся. – Кто ж меня ей отдал?

– Точно такая же, как ты, чистая девочка, – лукаво улыбнулся жрец. – А теперь подойди к этой свече, что пониже.

Хену подошла. Свеча, толстая, как ствол молоденькой пальмы, горела выше головы Хену.

– Можешь ее задуть? – спросил Ири, положив руку на плечо девочки.

– Могу, – отвечала последняя.

– Так да погаснет свеча жизни тех, чьи имена мы носим в сердце, – торжественно сказал верховный жрец. – Дуй же, дуй сильней.

У Хену были сильные, молодые легкие. Она собралась с духом, дунула, и массивное пламя свечи моментально погасло; одна светильня зачадила.

– Да свершится воля божества! – торжественно проговорил жрец. – Как чадит эта светильня, так пусть чадит постыдная память тех, чьи имена мы носим в сердце. Сын мой, подай священный серп, – обратился он к младшему жрецу.

Тот взял с жертвенника золотой серп и подал Ири. Святой отец, взяв серп, отпилил верхнюю часть загашенной свечи, длиной вершка в три, и подал Пенхи.

– Возьми этот священный воск, – сказал он, – и сделай из него то, что повелено тебе свыше: Пта, Сохет, Монту, Озириса, Горуса и Аписа. Ты слышал повеление божества?

– Слышал, святой отец, – отвечал Пенхи.

– Ты их изображения знаешь?

– Знаю, святой отец.

– Хорошо. А из простого воска сделай изображения тех, чьи имена мы носим в сердце.

– Будет все исполнено, святой отец.

– Помни, что она, – жрец указал на Хену, – должна во всем помогать тебе: пусть она месит воск своими руками, согревает его своим дыханием, но только не тот, не простой воск, а этот, священный. И делай так, чтобы Амон-Ра не видел твоей работы, чтобы солнечный луч не достигал туда, где ты будешь формовать фигуры, и чтобы, кроме Хену, никто этого не видел, – запомни: никто! Это величайшая тайна божества.

Ири взял потом Хену за руку и подвел к южным дверям святилища, где в большой глиняной кадке она увидела лотос с распустившимся цветком.

– Сорви этот цветок священного лотоса и укрась им свою голову.

Девочка не заставила долго ждать: она искусно отделила цветок от стебля и ловкими пальчиками, на что девочки большие мастерицы, вдела пышный цветок в свои черные густые волосы.

– Идет мне? – весело спросила она.

– Очень идет, – улыбнулся старый жрец.

Молодой месяц давно зашел за темные вершины Ливийского хребта, когда Пенхи и Хену вышли из ворот храма Сохет. На небе высыпали мириады звезд, яркость и красота которых особенно поразительны в тропических странах.

В воздухе веяло прохладой. Во мраке ночи огромные колонны храмов и аллеи сфинксов казались чем-то фантастическим. Редко кто попадался на опустевших улицах и площадях сонного города.

Проходя мимо колоссальных статуй Аменхотепа, Хену боязливо жалась к деду.

– Они, кажется, дышат, – шепотом проговорила девочка.