Замурованные. Хроники Кремлевского централа

— Во-первых, для разнузданной истерики Генпрокурора по факту поимки «ночного губернатора» нужны были предварительные спецэффекты. Во-вторых, задержание было организовано за две недели до образования Следственного комитета при прокуратуре и я имею все основания полагать, что основной задачей этой спецоперации была попытка дискредитации его будущего председателя. Во время обыска следователь, не стесняясь моего присутствия, сказал оперативнику: «Надо найти телефон, с которого он звонит Бастрыкину». Я не знаю, нашли — не нашли, подкинули — не подкинули, ясно одно — искали компромат на Бастрыкина, а нашли пару бронзовых лошадей.

— Кстати, о лошадях. Чайка, помнится, заявил, что «Эрмитаж отдыхает».

— Я допускаю, что наш Генеральный прокурор в Эрмитаже никогда не был, и кроме как с курганским краеведческим музеем ему больше и сравнивать не с чем. Во время обысков со стороны следствия присутствовал эксперт, который подтвердил, что ни один экспонат не представляет музейной ценности.

— Чайка родом из Кургана? — позволил себе я небольшое отступление.

— Оттуда.

— Вы уже сталкивались с отечественной пенициарной системой, что изменилось сейчас? — вернулся я к тексту.

— Мне довелось сидеть на стыке эпох: 85-й год — приход Горбачева, 91-й — Ельцина и вот теперь вновь на стыке: прощание с Путиным — избрание Медведева. Я провел два года, начиная с 90-го, во внутренней тюрьме тогда еще КГБ и тогда еще Ленинграда. Кстати, хорошо помню, как 17 марта 91-го голосовал из тюрьмы за переименование города в Санкт-Петербург. Все развлечения — газета «Правда» и несмолкаемый партийный официоз из встроенной в двери радиоточки, которую, чтобы не сойти с ума, приходилось затыкать мокрой намыленной бумагой. Сейчас же и телевизор, и пресса по подписке. Однако на этом все отличия нашего изолятора от прежних СИЗО, пожалуй, и заканчиваются. Почти двадцать лет назад закрывали меня скромно. Каких-то две-три гневных статьи в газетах о нарушителе советской законности. А нынче сколько внимания… и соответственно — плоды популярности: почетная нижняя шконка, нарезанный сыр и освобождение от уборки камеры, — рассмеялся Сергеич, и тут же сверху вынырнула заспанная физиономия Журы. — Не спится, молдован. Может, тебе врезать?

— Тебе лишь бы врезать, — проворчал Серега, позевывая, оглядывая хату. — А где наша лысая красавица? Забрали. Скучно с вами.

— Почему вас отвезли в Москву, поместив в самый закрытый изолятор 99/1? — продолжил я.

— Это федеральная тюрьма номер один, самый жесткий и замороженный централ в стране, исключающий какую-либо связь с волей, кроме как через адвоката, которому зачастую и подолгу может быть закрыт доступ к подзащитному. Подобная изоляция могла быть оправдана в советские годы, когда адвокат появлялся только на стадии закрытия уголовного дела. Сегодня она может быть только ширмой, прикрывающей беспредел. Иными словами, здесь созданы все условия для физического и психического воздействия, организации пресса и инсценировки суицида. Человек, попав в 99/1, оказывается в безграничной власти администрации и следствия, что невозможно в других тюрьмах.

— Сергеич, давай теперь один вопрос по здоровью.

— Давай по здоровью, — слегка кивнул Кумарин.

— Вы являетесь инвалидом первой группы и нуждаетесь в амбулаторном лечении, которое по закону должен обеспечивать ФСИН. Какая медицинская помощь вам оказывается в изоляторе?

— В этих стенах меня убеждают в двух истинах: все болезни от нервов и лучшее лекарство — это совет. Так что если у вас отказывает почка (она у меня одна) или парализует руки-ноги (рука тоже одна), — Владимир Сергеич усмехнулся, — рецепт один: «Не нервничайте!». Необходимые мне таблетки я смог получить лишь через полтора месяца после заключения под стражу, и почти год следствие не пускает ко мне врача. Под запретом даже витамины для глаз. Зато заботятся о моем питании, скрупулезно высчитывая среднесуточную норму для поддержания жизни: разрешены к передаче аж четыре с половиной килограмма вареного мяса или три килограмма рыбы в месяц, иные продукты животного происхождения мне запрещены.

— Согласно Российской Конституции, любой человек считается невиновным, пока его вина не будет доказана вступившим в законную силу приговором суда. Как вы оцениваете заявление Чайки, оголтело обозвавшего вас бандитом?

— Это публичное и демонстративное попрание Основного закона государства лицом, призванным стоять на страже соблюдения законности. Во-первых, истерика господина Чайки должна была хоть как-то оправдать военные действия, развязанные им против меня в Ленинградской области. Во-вторых, стал бы генпрокурор оглядываться на Конституцию в конкурентной борьбе со своим заместителем Бастрыкиным. В-третьих, Чайка попросту расписался в своей профессиональной импотенции, с избытком компенсируемой подлостью, цинизмом и уверенностью в безнаказанности.

— А как быть с почетным званием «лидера тамбовского сообщества»?