Замурованные. Хроники Кремлёвского централа

Знакомства на этапах развиваются стремительно, за пару часов успеваешь узнать и услышать то, на что обычно не хватает и суток. Человек — животина социальная, склонная к общению. Вот и стараются все не упустить случая, который может еще долго не представиться. При этом услышанное надо не только переварить, но и запомнить и для себя, и для алчущих новостей сокамерников. Набор тем в разговоре стандартен: как звать? с какой тюрьмы? сколько сидишь? что за делюга? Далее — детали: с кем сидишь? какие условия… И только потом, в случае обнаружения взаимной симпатии, переходят на личное: Чем занимался на воле? Где жил? Как семья?..

Сергей Генералов оказался комерсом, залетевшим на попытке вернуть долг. Шили ему вымогалово с вариациями. Брали его чекисты на помеченном бабле.

— Представляешь. — Серега злобно ухмыльнулся. — У меня обыск майор проводил, которого я с детства знаю, в соседних подъездах жили, дружили… «Горячее сердце, чистые руки»… За звездочку отца родного закроет…

Услышав это, Игорь насупился, отвернулся и продолжил созерцание улицы через потолок.

— Короче, через месяц после ареста, — на выдохе, боясь не успеть всего рассказать, продолжал Генералов. — Приходит ко мне следак с предложением: или чистуха, или сто пятая в придачу. Я года два назад попал в легкий блудняк. Выхожу как-то из подъезда, иду к машине, вижу: рядом бомж валяется, башка у него в крови. Ну, я вызвал «скорую». Лепилы, естественно, ментов подтянули. Оказалось, что доходяге из травматики в глаз шмальнули, и на глушняк. Мусора тогда все оформили, меня отфиксировали как свидетеля с благодарностью, как говорится, за гражданскую сознательность. А спустя два года, в Лефортово мне следак заявляет, что поскольку у меня в машине имелось травматическое оружие, значит, я и замочил того мужика. Проложили конкретно.

— Как сидится-то?

— Нормально. Знаешь, в тюрьме вкус к жизни обострился или вновь появился — сам не пойму. Если б завтра выйти, то спасибо судьбе за такую школу. Кстати, как у вас? С кем сидишь?

— С одним бандюком из Кингисеппской группировки. Его из Лефортово перекинули.

— Заздравнов?! — Лысый, нарочито отстранившийся от нашего разговора, подскочил, словно ошпаренный.

— Пересекался с ним?

— Животное! — Игорь взвыл. — Я с этим гадом три месяца отсидел.

— Не сладко, я смотрю, тебе с ним жилось.

— Да он урод отмороженный, сволочь тупая, на «ры» берет… — Лысый осекся, не совсем своевременно сообразив, что слишком увлекся.

— Не, у нас он смирный, правда, жрет все, что не приколочено, но строго по разрешению. Привет передать?

— Обойдется! — Лысый в досаде закусил губу.

— Как фамилия-то твоя?

— Зайцев, — нехотя пробормотал собеседник.

По дороге заехали еще в несколько судов. На одной из остановок в воронок закинули девочку. Она присела на краешек скамьи в открытый стакан практически вплотную к нашей решетке. Звали ее Милой, статья два два восемь. Простые, светлые черты лица, хрупкая фигурка, глубокий уставший взгляд тонули в этом человеческом смраде. Мат затих, заиграли улыбки. Эта девочка, сама того не ведая и не желая, стала внезапно ожившей душой и совестью нашего покрытого коростой безнравственности многоликого организма. Как же их пронзительно жалко, молодых русских девчонок, словно маленьких бездомных ребятишек. И жалость-то самая подлая, потому что слезливая, беспомощная и бестолковая.

Возле «Матроски» половину этапа перекинули в другой автозак. На территории тюрьмы меня пересадили еще в один воронок, который, сделав «круг почета», остановился возле козырька с резными наличниками и деревянной табличкой «99/1». Подняли в хату: горячий чай, свежие газеты.

— Леша, тебе привет из Лефортова.

— От кого? — Заздравнов напрягся.

— От Зайцева.

— Ты эту суку бээсную[12] видел?!

— Так он гэбэшник, что ли?

— Полковник ФСБ. Я еще до него доберусь!

Отмерив по продолу шагов пятнадцать, припарковали с пожитками возле камеры под номером 606. Хата, очередной тройник, заселена двумя не похожими друг на друга страдальцами. Один — приземистый бычок, с благообразной окладистой бородой и тучной фигурой, другой — высокий, в меру крепкий, в меру сутулый, с вычурной интеллигентностью лица, которую подчеркивал широкий, слегка приоткрытый рот с завернутыми во внутрь губами. В выражении этом уже угадывались легкие полупрозрачные мазки тихого безумия. Новые соседи без вопросов помогли занести в хату вещи. Высокого я определенно где-то видел, но ничего конкретного в голову не приходило, хотя меня он узнал сразу. Бородатый представился Игорем.

— Алексей, — второй протянул руку, ожидая немедленного узнавания.

— Где-то я тебя видел, — я явно не оправдывал надежд.

— Пичугин, — с легкой досадой открылся собеседник.

— Да-да-да, замглавы службы безопасности ЮКОСа, если не ошибаюсь, — запоздало реабилитировался я в глазах Алексея.

Фамилия Пичугин была знаковой. Его арест стал новой вехой в эволюции политической системы страны, закатом империи Ходорковского.