Замурованные. Хроники Кремлёвского централа

Он не прощал сопернику ошибок даже тогда, когда тот неосмотрительно ставил фигуру под бой. Ключников не скрывал, а порой и выпячивал злорадство, выхватывая с доски заблудившуюся лошадь или оступившегося офицера. И когда сосед, отвлеченный на телевизор или на мечту-занозу, мысленно возвращался к доске, то видел перед собой ликующий оскал Олега, сжимавшего в правой руке халявный трофей.

Выиграв, Олег долго растолковывал сокамерникам ту блестящую комбинацию, которую ему удалось провести. Чужую же победу он обязательно списывал на свою «дурацкую ошибку», допущенную на одиннадцатом ходу партии, таким образом поплевывая в сторону противника независимо от исхода сражения. Каждый свой успех Олигарх отмечал песней-танцем, который представлял из себя нечто среднее между лезгинкой и брачным танцем мармазеток. И хотя эта сальная пляскотня не могла не забавлять общество, столь бурное проявление самовлюбленности наэлектризовывало хату с каждым разом все тяжелее скрываемым раздражением.

Через дней пять, когда количество ежедневно разыгрываемых партий приближалось к двадцати, шахматы выродились в эстафету внимания и нервов под обезьяньи «па» Ключникова.

— Надо что-то делать с этим козлом, — прорычал Жура, как только Олигарх отлучился на свиданку. — Одолело, животное.

— А давайте проигрывать ему всей хатой, — предложил я.

— В смысле? — взбодрился Серега, предчувствуя, но еще не осознавая удачный розыгрыш шахматных баталий.

— Три дня подряд проигрываем ему спецом, а потом дружно делаем его в сухую.

— Догадается, — засомневался Сергеич. — Хотя можно попробовать.

— В сухую-то сложно будет его слепить. — Жура трезво оценивал свои возможности.

— Мурлыкин, ты же такой способный, неужели не справишься?!

— Боюсь, дядя, не оправдать твоих надежд.

И в победах, и в танцах Олег оказался неутомим. Беспроигрышность не только не насторожила Олигарха, наоборот, распаляла азарт и лелеяла веру в собственную непобедимость. Не смутила Олега даже череда поражений Сергеича.

— Пешки тоже не орешки, — на пятой партии Кумарин забрал солдата, тут же потеряв ферзя под дикий восторг Олега.

— Если хочешь, переходи, Володь, — снизошел Олигарх, кладя королеву в карман. — Но здесь я целую комбинацию выстроил, чтобы ферзя твоего поймать.

— Что уж теперь, — искусно досадовал Сергеич. — В картишки нет братишки.

— Володя, тебе мат. — Олег поморщился кокетливой улыбкой. — Как тебе партейка?

— Молодец, на классе играешь, — вздохнул Кумарин, изображая горечь поражения. — Иди, с Вано играй.

Бодались мы долго, и лишь преимущество в одну пешку в эндшпиле позволило Олигарху прорваться к заветной горизонтали, не оставив мне ничего большего, как сдаться.

— Олег, а ты азартен? — поинтересовался Серега, расставляя фигуры.

— Нет, — замотал головой Олигарх.

— В казино-то, поди, захаживал?

— Конечно, но больше ста баксов я там принципиально не оставлял.

— Какой ты, папа, принципиальный. Е-2 — Е-4.

— Какое Е-2 — Е-4? Ты черными играешь! Поставь на место, — усмехнулся Олег, выдвигая пешку от ферзя.

— Да! Я колбашу, кони дохнут. Какой ты правильный, Олежа. Кстати, тебе говорили, что ты на москвича похож?

— Говорили, — буркнул Олег, подобедав у Журы туру.

— Когда в ресторан приходил, на цены смотрел или тупо заказывал, что тебе нравилось?

— Не смотрел. — Олег двинул пехотой на королевский фланг.

— Обычно, когда люди за ярд стоят, они перестают ценами в меню интересоваться.

— Это ты к чему? — в ход пошла белая кавалерия.

— Определяюсь со своим наследством.

— Кому оставить? — Олигарх весь поглотился игрой.

— Нет, с кого получить. Интересно, а почему москвичи говорят или на уровне театра, или на уровне гомосексуализма?

— Тебе шах! — Олега потряхивало в предвкушении скорой концовки.

— Ну, ушел! Что дальше?.. Ты в театре, наверное, ни разу-то и не был. — Серега убрал короля с прострела.

— Мат! — Олег замкнул офицером спасительную диагональ.

На следующий день Олигарх продолжал громить хату, как Тухачевский тамбовских крестьян. Одолевали ли его подозрения и сомнения? Кого угодно и в чем угодно, но только не себя в неумении или бездарности. Даже когда мы спокойно играли между собой, оставляя гроссмейстеру короткие минуты на отдых, Олег, окидывая мимолетным взглядом расстановку фигур, снисходительно ронял свое «неправильно пошел».

Нещадной критике подвергались все без исключения, и, как ни странно, прежде всего Сергеич. Самым тяжелым в эти три дня оказалось сдержать хохот и скрыть улыбку. Но задуманная нами система работала, как таджики, — безотказно, с перерывами на сон и еду. Единственный сбой случился на третий день, когда у Сереги не хватило смекалки. Пока Жура соображал, как ему проиграть с преимуществом в ферзя и коня, Олег, досадуя «на ошибку на четырнадцатом ходу», сдался. Больше досадных промахов не было.