Замуж не напасть

– Тогда будем пить понемногу, но часто. Давай за то, чтобы не повторять старых ошибок.

– Хотелось бы…

– Сыграй что-нибудь! Сколько раз мы с тобой в компаниях были, только однажды я слышал, как ты играла и пела.

– Почему-то Аркадию мое пение не нравилось.

– По-моему, ему и жить не нравилось!

– Не будем о нём, – она провела рукой по струнам. – Что пан желает послушать?

– Сыграть что-нибудь из Есенина.

– "Отговорила роща золотая". Пойдет?

– Пойдет. Это и моя любимая.

Он слушает молча. Притих, задумался и в эту минуту показался ей таким уязвимым…

– Ох, Женька, всю душу ты мне вывернула! До печенок достала!

Он наклоняется, чтобы поцеловать ей руку, но в последний момент передумывает, крепко хватает её за подбородок и целует в губы. Взасос. Она отталкивает его. Так, что Толян чудом удерживается на табуретке.

– Горячая! А чего толкаешься? Ты же мне отвечала!

– Не придумывай!

– Уж поверь. Равнодушных женщин я знаю. Их целуешь, будто снулую рыбу – в ответ никакого движения. А от тебя жар идет, как от печки. Как же ты столько лет с Аркадием жила? Вопрос снимается – дурацкий! Дедушка Крылов в таких случаях говорил: чем кумушек считать, трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?!

Он кладет руку ей на колено и пристально смотрит в глаза.

– Я тебя хочу!

– А я тебя – нет!

– И ты хочешь. Только ещё не знаешь. Тебя, как консервную банку вскрывать надо. И предварительно разогреть.

Он опять впивается в её губы и так сильно прижимает к стене, что она впечатывается в неё затылком. Гитара соскальзывает на пол.

– Пусти! – Евгения, ежу понятно, испугалась. Она вовсе не хозяйка положения, как думала вначале.

– И не подумаю. Ищи дурака!

– Я позвоню твоей Нине и всё расскажу.

– Давай, валяй! Ради такого случая на минуту я даже выпущу тебя из своих пылких объятий. Звони! Может, в ней что-нибудь проснётся? Может, она вспомнит, что женщина?!

Рот его искривляется так, что блестит полоска зубов. Он разве что не хрипит.

– Восемнадцать лет! – стучит Толян кулаком по стене. – Восемнадцать лет я унижаюсь перед собственной женой, выпрашивая, как милостыню: Ниночка, снизойди! Я же человек! Мне бывает тяжело, неуютно, и я нуждаюсь в ласке, как любое разумное животное! Мне надоело искать сочувствия у случайных женщин!

– Вот уж не думала. Все считают ваш брак идеальным.

– Мы к этому стремимся. Чтобы он стал таким, осталось мне забыть о чувствах… Выпьем! За счастливый брак.

– Не части. У меня и так уже крыша поехала. И убери руку с моего колена!

– Куда?

– На свое колено!

– На свое? Какие у тебя странные намеки! – он довольно хохочет. – Ты потешно смущаешься: краснеешь, как девчонка! И целуешься сладко.

– Аристов, я тебя не целовала. Не шей мне дело.

– Все равно ты – классная женщина! Выдержанная. Спасибо, что по физиономии не съездила. Рука дернулась… Выпьем за хорошего человека Женю Лопухину… Ты его фамилию оставила?

Евгения кивает, и уже не скандалит, что он подвинул табуретку так близко, что касается коленями её коленей.

Она перебирает струны и поёт, но уже не Есенина, а одну из своих песен. Мелодия у неё немудрёная, но стихи, на которые она подбирает, берут за душу. Евгения редко играет их кому-то – она поет обычно самой себе, когда совсем уж тоскливо. Толяна они "достают". Даже глаза его увлажняются и он, смутившись, отворачивается и бурчит:

– Зараза!

И просит:

– Еще сыграй!

Впервые она видит его глаза так близко. И замечает, что они меняют цвет от его настроения. В гневе они серые, почти стальные, а сейчас, в расслаблении – серо-зеленые. Ресницы длинные и пушистые, как у девушки, придают его глазам особую выразительность.

Нос Толяна, как гребень бойцовского петуха, носит следы воинственности хозяина – он искривлен, а ближе к переносице на нем виден шрам.

Шрам у него и на правой брови. Она как бы взъерошена и придает лицу вопросительное выражение. На его губы Евгения старается не смотреть жесткие и сухие, они будто опаляют огнем…

Толян забирает у неё из рук гитару, берет её за плечи и приближает к себе.

– Между нами, почему вдруг ты решилась на развод?

Она пытается вырваться.

– Не твое дело!

– Черт! И слова-то подберешь не сразу… Он – импотент?

– Нет. Просто он равнодушен ко всему.

– Понятно.

– Что тебе – понятно? – вдруг взрывается Евгения. – Ты тоже считаешь, что я – сексуально озабоченная? Прожить с женой чуть ли не два десятка лет и не поинтересоваться, что у неё в голове? А на душе? Я же не манекен!..

– И незачем так орать! – говорит он словами Кролика из мультфильма.– Я и в первый раз хорошо слышал!.. Похоже, у нас с тобой – одинаковые проблемы.

– У меня уже нет проблем!

– Интересно, и кто же он?

– Почему сразу – он? Просто я добилась того, чего хотела!

– Одиночество – хорошая вещь, как сказал классик, но нужно, чтобы рядом был кто-то, кому можно сказать, что одиночество – хорошая вещь… Выпьем?

– Я больше не хочу.

– А мне не хочется уходить!

– Толян, вали отсюда! У меня свои планы, и ты мне мешаешь. В коридоре на полке твоя книга – бери и уходи.

– Ой, как грубо! А ещё архитектор!

– Поторопись.

– Я уйду, если ты согласишься подарить мне несколько мгновений…

– И не мечтай!