Замуж не напасть

– Ну, почему мне так хочется чем-нибудь в тебя запустить? Тарелкой или бокалом – всё равно! – от возмущения она даже перестает жевать.

Ни тот, ни другой до встречи не успели поужинать и сейчас, не стесняясь, уплетают отбивные. Как говорится, аж за ушами трещит!

На столе у них безалкогольные напитки. Евгения настояла: Толян за рулем, а она пить в одиночку не желает, не алкоголик.

– У меня есть таблетки – антиполицай! – – предложил было Аристов.

– Ещё чего! Не дай Бог, с тобой что-нибудь случится, а я до смерти себя виноватой буду чувствовать.

– Неужели я тебе так дорог!?

– Мне дорого мое спокойствие, – отрезает она.

– Ты, Лопухина, агрессивна по своей природе. Никто, кроме меня, этого не знает. Все клюют на твои невинные карие глазки. Считают тебя тихой и безобидной. О, под этим пеплом горит огонь!

– Что ты имеешь в виду, говоря о пепле? Мои волосы?

– Вовсе нет, – в его голосе сквозит невольная мягкость. – Волосы у тебя красивые. Русые. Пепел – иносказание. Что это такое, ты, Лопухина, не поймёшь. Ты прагматик!

– Я прагматик?!

Такого в свой адрес она ещё не слышала. Конечно, Толян ехидничает, а она, как назло, никак не может начать обещанный важный разговор. Только наберёт побольше воздуха: вот, сейчас, как он её сбивает с толку своими язвительными замечаниями.

– Толян, чего ты от меня хочешь? Чтобы я ни с кем не встречалась? Считаешь нормальным, когда женщина одна?

Неожиданно Толян от её слов смущается. Неужели они поменялись ролями? Или она просто попала в струю?

– Хочешь, чтобы я до старости жили без мужчины и тихо стервела?

– Ну, ты и слово выдумала! – бормочет он, не отрывая глаз от тарелки. – Влюбилась, что ли, в этого Виталия?

– Не твоё дело! – взрывается она; кажется, сегодня они достали её до печёнок! – Я тебе что-нибудь должна? Обещала? Или ты просто хочешь со мной переспать?

– Дура! – цедит он сквозь зубы.

Теперь жаром обдает Евгению: всё-таки на откровенное хамство у неё пока маловато дыхания. Пока? Разве она и дальше собирается прогрессировать в этом направлении?

– А ты – скотина! – всё же не остается в долгу она. – Впрочем, я не собираюсь соревноваться с тобой, кто лучше схамит… В общем, я принесла контракт. Забирай.

– Как так – забирай? Возможно, твои отношения с Еланским – не моё дело, но контракт – как раз моё! Верни бумаги хозяину. В нём всё законно.

– А что делать с его обещанием жениться на мне? Быть честным с тобой – меня обмануть. Сдержать слово мне – тебя кинуть.

Аристов чувствует себя неуютно от её слов. Он вертится на стуле, постукивает пальцами по столу. Наконец, как бы признавая свое поражение, машет рукой.

– Считай, что я просто сделал доброе дело.

– Иными словами, хочешь, чтобы теперь я чувствовала себя обязанной тебе? Ты помог моему жениху! Тогда, пожалуй, мне лучше и вправду расстаться с Виталием, чтобы не быть обязанной никому! Получится, что ты сделал доброе дело совершенно постороннему человеку. Взял первого встречного мужика с улицы и подарил ему несколько миллионов. Так, от широты души!

Толян бледнеет.

– Вот как ты решила: фейсом об тейбл?

– Давай уж по-русски: мордой об стол!

– А я и не сопротивляюсь! – он поднимает руки кверху. – Всё правильно: заслужил – получи!

– Ах, какие мы покорные! – сердится Евгения. – А то ты не знал, что подло поступаешь! Что я тебе плохого сделала?

Голос её вздрагивает, и она с трудом справляется с охватившей её обидой.

– Ты… плохого? Да я… я для тебя!..

– А что ты сделал для меня? Прикинулся вышибалой? Поклонников отваживаешь?

– Кто же тебя кроме меня защитит? А мужики, знаешь, какие стервятники!

– Не прикидывайся сереньким! То, что ты хочешь, у тебя всё равно не получится. Сидеть разом на двух стульях – одно место не заболит? Я свободная женщина, и я не для того с Аркадием разводилась, чтобы попасть ещё в худшую зависимость от тебя! Уйди, не мешай мне жить!

– Но я не могу… так просто уйти. Я пробовал, ничего не вышло! Приворожила ты меня, что ли? Снишься чуть ли не каждую ночь. Раньше я вообще сны не видел… А сейчас, как лунатик: уставлюсь на луну, и сна ни в одном глазу!

– Лунатики, это не те, кто на луну смотрит, а те, кто ходит во сне.

– Точно, – соглашается он, – я и хожу, как во сне!.. Я ведь тебя всякой знаю, – вдруг вырывается у него. – Насчет наивных карих глазок я ведь не пошутил. Они у тебя такими и были. Очень долго. Меня до слез умиляла твоя беззащитность, романтичность, доверчивость. Ты была так трогательно консервативна: верила в незыблемость брака, семьи. Принимала всё, как должное, даже то, что Аркадий до смешного тебе не подходил!

– Извини, – спохватывается он, – я не имел права говорить о нём в таком тоне. – Но я любил даже твою преданность ему – ты не могла быть другой…

Толян говорит ей всё это, не глядя в глаза, как если бы признаваться ему было тяжело, но необходимо. Может, он так давно носит в себе это, что больше нет сил? Даже не пытается взять её за руку. Как бы исповедуется, и исповедь эта облегчает ему дыхание.