Замуж с осложнениями

— Тебе надо поработать над обзором, — советует Азамат. — Ты не видишь меня, когда разворачиваешься.

— А как, как?! — восклицает духовник, с трудом вставая на ноги.

— Головой надо быстрее крутить, — смеётся Азамат и дальше что-то ещё объясняет, чего я не понимаю, а потом переходит к наглядной демонстрации: разворачивается на месте, да так быстро, что я как будто вижу его сразу со всех сторон.

Алтонгирел поджимает губы с видом упёртой решимости. Он этот приём победит...

Я слегка встряхиваюсь, чтобы прогнать застрявшие в сетчатке призраки движений, и мужчины меня замечают.

— Насладилась? — спрашивает Алтонгирел, и я киваю, поскольку обнаруживаю, что где-то забыла голос.

— Круто, — выдавливаю наконец. — Невероятно здорово.

Слов у меня в голове непростительно мало, но офонаревший вид, похоже, их компенсирует. Азамат довольно улыбается.

— Тебе бы на настоящий бой посмотреть... Это-то так, урок.

— Боюсь, что настоящего боя я просто не увижу, — говорю. — Я и этот-то еле-еле...

Они оба смеются. Кажется, это первый раз, когда у Азамата и Алтонгирела одновременно хорошее настроение.

Мы идём наверх, причём Азамат несколько хозяйским жестом притягивает меня поближе, и я обхватываю его вокруг пояса одной рукой. Только сейчас, практически уткнувшись ему под мышку, соображаю, что вот этот сладковатый травянистый запах — это на самом деле запах пота, а вовсе не какого-нибудь талька, как я сначала думала, когда ещё вся команда скакала с шайбочками. Алтонгирел вон мокрый весь, а пахнет чем-то вроде сена.

Ужин Азамат, как и обещал, готовит сам. Не всем, конечно, а только на нас двоих. Это оказываются большие и плоские кунжутные лепёшки, в которые завёрнут маринованный салат, грибы или ореховая паста. Мы объедаемся так, что потом ещё час не можем встать из-за стола, только сидим, хлещем чай и ржём до слёз и икоты, как пьяные. Алтонгирел пытается строить нам укоризненные рожи, но мы это встречаем только свежим взрывом здорового смеха, так что он решает сделать вид, что с нами незнаком. Не знаю уж, сколько блюд может изобразить мой дорогой супруг, но если даже ничего, кроме этого, я всё равно согласна считать его великим кулинаром, о чём ему с большим удовольствием и сообщаю. Он не остаётся в долгу и сообщает мне, что я готовлю лучше, чем любая женщина, чью стряпню он пробовал. Таким образом наш разговор превращается в состязание на комплиментах, и вот тут уже Алтоша начинает смотреть на нас благосклонно. В итоге мы осыпаем друг друга ворохами добрых слов. Среди прочего я узнаю о себе, что бессмертна, ибо непременно попаду в самые популярные сказания и песни, а именем моей матери назовут звезду. В свою очередь, я как человек по определению приземлённый сообщаю Азамату, что он фантастически красив, и любое государство должно было бы гордиться, если бы он соизволил его возглавить. Соревнование затухает естественным образом, потому что мы так хохочем, что не можем вымолвить ни слова. Если Алтонгирел и счёл кого-то победителем, до нашего сознания он это не донёс.

Ближе к ночи народ расползается по каютам, все такие довольные, а нам-то спать нельзя, хотя устали мы оба на совесть. Кстати, совесть моя напоминает о своём существовании тем, что я нагоняю в коридоре своего прыщавого пациента, вставляю ему гормональные таблетки и напоминаю намазать лицо. После этого возвращаюсь на кухню, где Азамат всё ещё сидит за пустым столом, не иначе, ждёт меня.

— Что делать собираешься? — спрашиваю.

— Да надо бы ванну устроить, — говорит он. — В моцог обязательно нужно хорошо вымыться, отмокнуть. Только ванна на корабле одна, придётся нам по очереди...

— Зачем? — удивляюсь я. — Можем и вместе.

Азамат несколько секунд переваривает это предложение.

— Это у вас тоже на Земле так принято? — говорит он наконец.

— Ну, не поголовно, но и ничего невероятного, — отвечаю.

Он, конечно, ещё немножко сопротивляется, но, конечно, сдаётся. Правда, ванна после такого обильного ужина противопоказана, так что сперва мы решаем заняться чем-нибудь ещё, например, мирно поиграть в шахматы у себя в совмещённой каюте.

Шахматы у них тоже не как у людей — огромные, и фигуры так выглядят, что я очень быстро проигрываю, потому что запутываюсь в них напрочь. Что ладья – это телега с лошадьми, я ещё уяснить могу. Но вот кто из этих милых зверюшек — ферзь, а кто слон... нет, увольте, это надо на свежую голову. В итоге я просто сижу и рассматриваю фигурки, они все очень тонко и правдоподобно вырезаны.

— Пешек мой брат делал, — говорит Азамат, — а старшие фигуры я. Он тогда ещё совсем мальчишкой был, не всё мог.

— Так это ты делал? — спрашиваю, рассматривая фигурку императора со сложной причёской, одетого в пёстрые одежды — причём пестрота видна даже на некрашеном дереве. — У тебя просто золотые руки!

— Да ну что ты, это так, поделка. Ты просто не видела, что делают настоящие мастера.