— Конечно, — удивляется он. И неправильно понимает. Чёрт.
— А душу я у тебя украла?
Опускает глаза.
— Зачем тебе это?
— Мне надо знать. Пожалуйста, скажи. Мне это важно.
Я слышала тогда, но это было так ненадёжно...
— Ну да, — произносит он, почти не открывая рта. И смотрит на меня с опаской. — Я знаю, что ты не нарочно...
— Хорошо, — говорю. — Значит, твоя душа у меня, а моя у тебя. И нам никак не распутаться, мы очень крепко связаны вместе. Не забывай об этом, пожалуйста.
Он хочет что-то ответить, но тут нас зовёт всё тот же ученик.
Когда мы входим в зал второй раз, я уже уверена в ответе. Мне шибает в нос затхлый душный запах набитого людьми помещения, но я знаю, что мне недолго предстоит тут быть.
Старейшина с цепочкой откашливается, поглядывая всё в тот же ветхий листочек, который явно ещё сильнее обветшал после такого активного чтения.
—
Я сглатываю его грамматику, примерно соображая, что это должно значить. Великий и могучий, да.
Наставник Алтонгирела внезапно взрывается:
—
Ого, да мы тут будем самой популярной сплетней на несколько месяцев, я так чувствую.
—
Учитель Алтонгирела, а с ним ещё двое, фыркают и ругаются себе под нос, но большинство есть большинство, да ещё и подавляющее.
Старейшина-духовник, всё это время тихо сидевший справа от "спикера" подзывает нас к себе жестом. Мы встаём и подходим. Азамат, по-моему, с трудом держится на ногах. Бритый старик берёт наши хомы в руки, что-то шепчет, еле-еле выдыхая, отпускает — и они становятся абсолютно невесомыми. Он опускает руки и делает вид, что его вообще тут нету.
Старейшина-церемониймейстер улыбается нам по-отечески и молвит — вот именно, что не говорит, а мо-олвит:
—
Мы уходим, оставляя за спиной пятнадцать благословляющих улыбок и светящихся пар глаз.
Глава 20
Азамат даже пугается моего истерического хохота, а уж тем более когда я сползаю по прохладной шершавой стене дома Старейшин — решает, что мне плохо. А мне не плохо, мне очень-очень хорошо, и легко так невыразимо, кажется, вот сейчас прямо отсюда могу на крышу сигануть, как блоха. Ну или ветерком подует — улечу.
Наконец, досмеявшись до слёз, кашля, икоты и колик, я нахожу в себе силы прекратить хаос, а то Азамат и правда нервничает, а уж он-то больше меня заслужил сейчас вздохнуть с облегчением. Сидит передо мной на корточках, за руки держит, воркует по-муданжски:
—
Обнимаю его.
— Поднимай, — говорю.
Он встаёт со мной в охапке, как будто с пустыми руками, так легко. Ему, наверное, теперь тоже легко, как мне, и даже легче. Когда он меня ставит, мне кажется, что он сам уже парит над землёй, нависает оттуда сверху, огромный, как столб дыма, вот-вот ветром развеется. Но и я сама представляю из себя сгусток черёмухового запаха, не более. Подпрыгиваю на месте, не знаю, зачем, и вдруг и правда подлетаю так высоко, как никогда раньше не удавалось.
— Ух ты! — заявляю авторитетно. Гляжу вниз — да нет, ничего особенного, те же плитки, которыми вся площадь с домом Старейшин выложена. Подпрыгиваю ещё раз — и снова невероятно высоко. Хом болтается на шее, как пенковый: вижу, но не чувствую.
Азамат смеётся:
— На Муданге притяжение меньше, чем на Земле, планетка-то маленькая!
— А почему я это только сейчас заметила? — удивляюсь.
— Кто тебя знает? — пожимает плечами Азамат. — Мысли тяжёлые думала, наверное.