Замуж с осложнениями

— Оставь фотку в покое! — говорю. — Алтонгирел, пришли мне ее побыстрее!

Алтонгирел мерзко хихикает и скоренько убирается из холла, а Азамат смотрит на меня исподлобья, но вроде бы не очень сердится.

* * *

Когда я дохожу до бука, туда уже просится пакет от духовника, присланный по сетке. На снимке Азамат получился довольно хорошо, да и все эти волосы его… вот я вышла похуже, собственно, одни ноздри видно. Но все равно посылаю картинку родичам, пусть повеселятся.

Маменька отвечает почти тут же — видимо, засиделась над корректурой какого-нибудь садового каталога, это с ней зимой на каждом шагу бывает, на улице ведь работы нет, а домашним растениям все равно, в какое время суток она с ними будет возиться.

Ого, да тебя в него можно три раза завернуть! Знаешь, я тут видела в магазине кулинарную книгу с пропорциями для очень большой семьи, вот тебе такую надо купить.

А что это у вас там за куколки такие? А мне можно?

Так ты теперь к нему на этот его мудлак полетишь? А там почта ходит? Давай наснимай там растительности, наверняка есть какие-нибудь новые формы, может, удастся что-нибудь вывезти интересненькое…

В стенку стучится Азамат — ого, да у него и там, как на двери, сенсорный звонок установлен? Жму на кнопку в ящике, продолжаю набивать ответ маме.

— Матушка просит куколку твоего изготовления, — говорю.

— Обязательно, — легко соглашается он. — А у нее есть какие-нибудь любимые птицы или звери?

— У нее любимые растения, — говорю. — Но лучше сделай куклу, чтобы наряжать можно было.

Азамат задумывается.

— А как она выглядит?

— Мама?

— Да.

— Ну примерно как я, плюс двадцать килограмм и очки.

— Очки? — удивляется он. — Неужели у вас на Земле не умеют лечить зрение?

— Умеют, — говорю, — но это надо денег заплатить, в больницу лечь… а ей лень. Тем более жить ей это не сильно мешает, и вообще ей нравится, что в очках глаза кажутся больше.

Пока я говорю, а Азамат качает головой, переваривая информацию, просматриваю мамин дневник в поисках фотки поприличнее — то есть без лопаты или мотыги, а то с этими муданжскими представлениями о работающих женщинах Азамат меня совсем зажалеет. Наконец нахожу.

— Во, — зову его, — гляди.

Он подходит и склоняется над буком, устилая мне весь стол волосами. Долго с интересом изучает снимок, на котором матушка гордо помещена посреди собственного цветущего сада и прижимает к обильной груди не менее внушительный букет в сине-сиреневой гамме. Одета она в дачную майку такой ядреной расцветки, которая сделала бы честь любой муданжской национальной одежке. Волосы чуток подлиннее моих, но такие же желтые и пушистые, забраны назад леопардовым хайратником. Выражение лица — просто Наполеон на троне.

— Она очень красивая, — наконец говорит Азамат, я не удерживаюсь и фыркаю. Он продолжает: — И такая молодая… Тебе, наверное, совсем мало лет…

— Двадцать восемь, — бурчу я.

На меня смотрят округлившимися глазами.

— Во сколько же она тебя родила?

— В тридцать два.

Глаза округляются еще больше. Скоро европеоидом станет.

— Дарлинг, — говорю, — у вас на Муданге в году сколько дней?

— Шестьсот пятьдесят семь…

— А у нас почти вдвое меньше.

Он долго смотрит на меня, не моргая.

— Погоди, — говорит, — правильно… вы ведь живете по космическому времени и на планете тоже… так вы в два раза чаще возраст отмечаете, вот в чем дело! Боги, я даже никогда не задумывался об этом! Вроде как год — он и на Земле год.

Я покатываюсь, а потом призадумываюсь.

— Сколько же тебе по земному счету получается?.. Около шестидесяти?

— Поменьше немного, — щурится он. — Я и в юности много летал, а в космосе мы считаем годы по Земле. А ты, значит, по-нашему только-только совершеннолетняя, как я и думал.

— А сколько вы живете? — спрашиваю с некоторой опаской.

— Ну как, в сорок лет уже в Старейшины приглашают, а там еще лет десять — пятнадцать. Отец вон за семьдесят перевалил, но это большая редкость.

— Да уж, — говорю, — дерьмо не тонет.

— А что твоя матушка пишет? — Азамат быстро переводит тему.

Чего это он, не нравится, что я его папашу поношу? Ладно, психоанализ оставим на другой раз, когда голова не такая дурная будет. Спать-то вроде бы уже не хочу, но этого одного мало, чтобы хорошо соображать.

Перевожу ему мамино письмо, он долго хохочет над кулинарной книгой.

— У вас и правда, что ли, женщины готовят? — спрашивает. — Но ведь это тяжелая работа: овцу зарезать, ошкурить, нарубить…

— Солнце мое, — говорю, — на Земле ты овцу нигде не найдешь. Найдешь ты в магазине кусок неизвестно чьего мяса размером в два кулака, без кости и жил, а жир отдельно в баночке. Да и то это еще поискать надо, а в большинстве случаев оно уже со специями, в панировке и полуготовое.

— М-да, — задумчиво мычит Азамат. — Это, наверное, удобно…

Но по лицу вижу, что в гробу он видал такое удобство.