Замуж в наказание (СИ)

Я сижу на кровати, чувствуя себя беспричинно уставшей, когда мне звонит Лейла. Вижу на экране ее имя и начинаю дрожать. С подругой поговорить мне еще страшнее, чем было с папой.

Это же ее день я испоганила и теперь она об этом знает.

Всё, на что меня хватило, это отправить короткое сообщение: «прости». Она лайкнула смайлом и спросила: «за что, Ручеек?». Я не ответила, она не настояла. А сейчас зачем-то набрала.

Заставляю себя перебороть желание проигнорировать входящий. Беру трубку.

– Алло… – Звучу ужасно. Сипло и бесцветно. Не хочу вызывать у людей жалость, но, судя по паузе, Лейла немного растерялась.

– Алло, Ручеек…

По первым же словам подруги становится понятно, что она не злится. Накрывает еще больше волной жалости к себе, чем когда приходила мама. Держусь несколько секунд, а потом всхлипываю. Падаю лицом в раскрытую ладонь и реву подруге в трубку. Она успокаивает, а я только сильнее реву.

– Ну всё, Айлин… Ну всё… Всё хорошо будет, Ручеек.

Я ей почему-то вообще не верю, но стараюсь успокоиться. Между рваными всхлипами спрашиваю:

– Обо мне все говорят, да? Над нами смеются?

Под «нами» я имею в виду не нас с Митей, а семью Джемилевых. Проведенные взаперти дни привели меня к тому, что кажется, будто за нашим забором разговоры только о том, как я уронила в глазах общины всю семью.

И пауза Лейлы убеждает меня в собственной правоте.

Подруга тяжело вздыхает, я жмурюсь и снова всхлипываю.

– Это пройдет, Айлин. Я сказала Фирузе, чтобы не смела мне на глаза попадаться. В жизни с ней не поздороваюсь больше. Это она о вас сначала своей мамаше растрепала, а та уже другим понесла.

Жмурюсь, сгоняя на кончики ресниц слезы. Фируза – это вполне милая, как раньше казалось, девочка из наших. Учится на первом курсе. Мы с ней пересекались пару раз, я помогала, чем могла. Скинула ей все свои готовые контрольные. А она…

– Не пройдет, Лейла… Не пройдет… Папа ходит, как туча. С мамой ругается. Со мной не говорит. Они Митю не примет.

Подруга снова молчит. А мне тошно от мысли, что ей со мной нужно подбирать слова.

– А ты правда любишь этого Митю?

Первым с губ рвется опрометчивое «да!». Но что-то тормозит. Смотрю в одну точку перед собой. На надоевшие розовые стены детской комнаты, которую я, кажется, давно переросла и даже не заметила.

Если честно, я не знаю. Я не уверена. Я тоже очень боюсь. Но это ведь еще хуже – похоронить свою репутацию ради парня, которого даже не любишь.

Моего ответа Лейла не дожидается.

– Подумай, есть ли ради чего тебе идти против семьи, Ручеек. Если вы друг друга любите – я тебя во всем поддержу, обещаю. Но если ты просто ошиблась… Скажи об этом папе. Они простят. Помогут. Все всё быстро забудут, Айлин. Ты главное больше глупостей не совершай.

***

Я трачу весь оставшийся день на размышления о словах подруги. Меня накрывает апатия и усталость от непрекращающегося нервного напряжения. Я хочу мира в доме.

Во мне зреет раскаянье. Я надеюсь на папино прощение.

Несколько раз перечитываю нашу с Митей переписку. Иногда улыбаюсь, потому что это все кажется очень милым. Иногда чувствую боль, потому что вопреки всему он мне дорог. Вспоминаю его взгляд в тот день после экзамена, верю в искренность. Но не передумает ли он, зная, что теперь за нас действительно придется бороться?

Я не могу, положа руку на сердце, сказать, что ради наших чувств готова на все. Нет. Далеко не так.

После свадьбы Лейлы в моей душе что-то умерло. Я больше не доверяю ему безоговорочно. Сейчас думаю, что, наверное, только дура могла в разговоре с отцом заявить, что он – хороший, а она – ни о чем не жалеет. Это же неправда. На самом деле, я запуталась. Мне помощь нужна, совет, а не наказание.

Слышу, как разъезжаются ворота, шаги по брусчатке, голоса в прихожей, ощущаю вернувшееся в дом вместе с папой напряжение.

Он приехал не сам, но с кем – не разберу. Сначала ужинают. Я слышу разговоры, смех, но это все немного напускное. Потом – звон посуды. Это мама убирает.

Папа с кем-то переходит в кабинет, а мама приносит мне поднос, я делаю вид, что сплю. Она оставляет, набрасывает на меня плед, гладит по голове, шепчет: «кызым моя», выключает свет и со вздохом выходит.

Я еще сильнее чувствую вину и желание побыстрее избавиться от лишнего груза. Я хочу, чтобы у нашей семьи все опять стало хорошо. Чтобы папе не приходилось на меня злиться и испытывать стыд. Маме – разрываться между жалостью ко мне и поддержкой возмущения папы. Бекиру нести ответственность за то, в чем он не виноват.

От Мити приходит сообщение: «Аль, я волнуюсь. У тебя все хорошо?».

Несколько минут заторможено смотрю на экран. Потом беру себя в руки и пишу: «У меня все хорошо, но я хочу, чтобы ты перестал мне писать. Между нами ничего не будет. Я тебя не люблю».

Отправляю, блокирую мобильный. Это больно, конечно, но правильно. Мы с Митей – разные. Наш союз может принести только проблемы. Причем всем. Я виновата в том, что приняла эту истину поздно.