Замуж за врага. Его (не) любимая (СИ)

Мужчина средних лет лежал на прутьях, скованный цепями по рукам и ногам, но не подавал признаков жизни. Его голову и половину лица перетягивала пропитанная кровью повязка, из-под нее торчали клочки серо-черных прядей, и куцая нечесаная борода. Рядом медленно раскачивалась женщина. Прижав скованные руки к груди, она бормотала по эмецки:

— Смерть идет за нами. Мы прокляты. Нам не спастись.

Женщина казалась привлекательной, ибо время не тронуло ее длинных блестящих волос цвета воронова крыла и свежего молодого лица. Но когда пленница подняла голову, София отпрянула: в ее потухших глазах поселилось безумие.

Третий пленник, сидевший в углу, что-то сказал на эмецком.

Оказалось — он подросток, не на много младше нее.

— Я не понимаю.

— Я сказал, не бойся. Ночью умер ее муж, и она повредилась рассудком. А так — безобидна. Я Тиль, — представился юноша на северном вэльском, — а ты?

— София.

— Будем знакомы.

— Давно тебя схватили?

Вряд ли его лицо можно было назвать привлекательным, потому как для мужчины оно было слишком женственно. Маленькие светлые усики пробивались над верхней губой, из-под белых бровей поблескивали печальные серые глаза, спутанная копна соломенных волос лежала в диком беспорядке. На шее и груди темнели кровоподтеки и ссадины.

— Два дня назад. Этих, — он кивнул на мужчину и женщину, — чуть раньше.

— Кто те люди?

Похитители ехали молча, взяв клетку в кольцо.

— Глупый вопрос, эхгерни, — Тиль прищурился. — Они работорговцы. Колесят по всему Эдирну и воруют одиноких путников или беглецов, вроде нас. Слышал, сам князь Андрогаст им покровительствует. Княжеская стража их не трогает.

— Почему он так поступает?

Ей и в голову не могло прийти, чтобы в родной Арге братья дали похожее разрешение кучкам местных головорезов.

— Все из-за Древних, — понизив голос, ответил Тиль.

Сзади послышалось пугающее бурчание.

— Древних? — София покосилась на странную пленницу.

Юноша отвернулся.

— Я знаю слухи. Одни страшнее других.

— Какие слухи?

— Говорят, у работорговцев появилась работа с тех пор, как Андрогаст задумал подчинить себе великое зло, спавшее в ничейных землях недалеко от Угольных Шахт. Большего я не знаю.

Женщина, бормотавшая за спиной, вдруг замолчала.

— Мы скоро умереть, — хрипло, но отчетливо проговорила она. — Древние пробудиться и ожидать нас.

София обернулась:

— Зачем?

— Мы их пища.

* * *

У старого дуба дорога круто повернула налево, и клетка с пленниками подпрыгнула на кочке. Ехали быстро. Утром зарядил мелкий дождь. Все, что оставалось Софии держаться за прутья и наблюдать, как мимо несутся сухие коряги.

Растерянность сменилась опустошением и усталостью. Она смотрела на веревку, перетягивающую запястья, и горько усмехалась. Вся ее жизнь — цепь нелепых событий, итогом которой, так или иначе, станет ранняя смерть. Какая теперь разница, умереть от зубов и когтей Древних, или на жертвенном алтаре северян? В довершении к прочим несчастиям, открывшаяся на лодыжке рана дико саднила — в сапоге хлюпала кровь.

Кинжал. Он спрятан в голенище, вспомнила София и покосилась на остальных. Обезумевшая от горя женщина все так же покачивалась над телом мужа и что-то мычала, а Тиль, прислонившись к прутьям, дремал.

Работорговцы ехали рядом и за пленниками особо не следили.

«Перерезать верёвку и бежать», решила девушка.

— Я бы этого не делал, подруга.

Голубые глаза Тиля глядели из полутьмы.

— Он, — Тиль кивнул на мертвого мужчину, — тоже пытался бежать, и они проломили ему голову. Древним все равно, живой человек или мертвый — для них главное не протухшая плоть.

София поникла, оседая. Надежды на спасение гасли, как быстро тускнеющий день. Но как же не хотелось покоряться жестокой судьбе.

— Скоро Моклен, — обреченно молвил Тиль, глядя сквозь прутья. Похоже, со своей участью он смирился.

— Ты бывал там раньше?

— Никогда. Я слышал рассказ того, кто был. Ему чудом удалось бежать от работорговцев, когда они отвлеклись на бунтаря. Он бежал от Моклена много часов и не видел, как из Угольных Шахт вышли потусторонние твари. Но слышал их отвратное чавканье. Дьявольские вопли чудовищ смешивались с криками умирающих людей… — Тиль сглотнул, стерев со лба пот. — Беглец вернулся домой абсолютно седым, хотя ему было всего двадцать три. А через год покончил с собой.

Клетка подскочила на кочке и цепи жалобно зазвенели. В повисшей тишине моросящий дождь казался звоном молота, а тяжелое дыхание работорговцев — зловещим сопением подземным горнов. Неожиданно сбоку завопили:

—… закат близко… Древние пробудиться! И они голодны!

Вздрогнув, София отползла в противоположный угол от безумной и прижалась к мокрым прутьям — на улице поднялся сильный ветер и ледяной сквозняк выгнал из клетки последнее тепло.

Вечер стремительно мерк. Снаружи шуршали ветки, и лил дождь, а потом под колесами захрустели серые камни. Клетка остановилась.

Работорговцы проворно открыли замок и быстро выволокли Тиля, потом бормотавшую женщину, бездыханное тело ее мужа. Последнюю под локти схватили Софию и бросили на колючий грунт.

— Еще чуть-чуть и этот завоняет, — прошипел один, пнув погибшего.