Замуж за Зверя

Азат проходит в комнату, садится напротив, в кресло. Я боязливо подбираю ноги под себя, пытаясь дальше отодвинуться на кушетке.

Но жесткая лапа неожиданно и пугающе быстро хватает меня за лодыжку, и в следующее мгновение я, с тихим вскриком, лечу навстречу своему мучителю, нелепо раскинув ноги.

Цепляюсь за подушки на кушетке и еду вместе с ними с такой скоростью, словно меня волк злобный тащит. Или барс.

Через секунду я уже на спине, платье задралось, обнажив штанишки, платок с головы слетел, волосы, заплетенные в две косы, разметались.

И Зверь надо мной, упирает кулаки в мягкость кушетки возле моей головы.

Ситуация пугающе похожа на ту, предыдущую, о которой я не могу вспоминать без стыда теперь.

— Не подбирай под себя ноги, сладкая, не закрывайся, — рычит он мне в губы, обдавая горячим дыханием, — я не люблю, когда женщина меня боится.

— И все для этого делаешь, — не удерживаюсь я от дерзости. Но ведь это правда! Правда!

— Что я сделал, чтоб ты меня боялась? М? — он наклоняется от губ, так и не коснувшись их, к шее и лижет мою кожу, словно самый сладкий десерт. Меня опять пробивает дикой дрожью от происходящего. И опять слабеют ноги и руки, — может… — тут Азат рвет ворот закрытого платья, обнажая плечо и целуя опять, — может, то, что я тебя спас, напугало? А? Или… — губы скользят ниже, вслед за пальцами, расстегивающими мелкие пуговицы ворота по одной, томительно медленно, никуда не торопясь, — может, когда забрал тебя от родни, готовой продать незнакомому мужчине? Наверно… Или… Когда… Сделал тебе хорошо? Вчера? Помнишь? Помнишь, как ты стонала тут, извивалась? И пальцы мои держала… Сама, сладкая моя, сама… Я не заставлял…

Последнее слово он говорит ровно перед тем, как накрыть жадным ртом вершинку моей груди.

И меня помимо воли выгибает от запретного и такого стыдного удовольствия.

— Наверно… Наверно, я тебя этим напугал, сладкая… И сейчас? — жесткие пальцы тянут вверх подол и без того задранного платья, и через мгновение я оказываюсь постыдно голой, только в нижнем белье и длинных штанишках, перед его жадным взором. Этот миг просветляет немного, и я, вскрикнув, пытаюсь закрыться ладонями и одновременно оттолкнуть мучителя. Но Азат не позволяет, легко перехватив мои руки и привычно определив их над головой. Мы опять оказываемся лицом к лицу, и я тону в его взгляде, серьезном и напряженном, — сейчас я тоже тебя пугаю? — продолжает он нашу пошлую беседу.

— Да, — выдыхаю злобно, — да! Пугаешь! Нельзя держать человека против его воли! Насильно! Нельзя!

— Человека — нельзя, — серьезно соглашается он, а затем ухмыляется радостно, — женщину — можно.

Эти слова настолько заводят меня, что даже сил для борьбы придают. Женщина — не человек для него, да? Ах он… Шакал!

Прикусываю губу от злости, дергаюсь всем телом, пытаясь вырваться, хоть как-то выползти из-под его тяжеленного тела.

Когда же это не удается, просто отворачиваюсь и шепчу:

— Ты — проклятое животное. Делай, что хочешь.

И перестаю сопротивляться.

Зверь смотрит на меня сосредоточенно, но не делает больше попыток поцеловать или еще как-либо заставить.

А затем и вовсе отпускает и встает с коленей, на которых он стоял перед кушеткой.

— Я — не животное, сладкая, — говорит он спокойно, поправляя белую официальную рубашку, — я просто человек, который чтит традиции предков. И тебе бы тоже этому научиться. И нет, я не считаю женщин людьми второго сорта, что бы ты не подумала на этот счет. Но вы — нежные и доверчивые. Вас надо оберегать и наставлять на путь истинный. Учить. Этим я и займусь, пожалуй. Сейчас тебе принесут одежду, переоденься. Прогуляемся. Впрочем, — тут он оглядывает меня жадно и весело, — можешь не одеваться. И тогда, когда я вернусь, мы продолжим наши развлечения.

С этими словами он выходит из комнаты, я вскакиваю, быстро натягиваю через голову варварски смятое платье, застегиваюсь.

А через пять минут в комнату входит прислуга и приносит несколько огромных пакетов с эмблемами дорогих бутиков, названия которых известны в Европе.

Сижу, не пытаясь заглядывать в них, обдумываю слова Зверя. Его незамутненность и странное поведение злят и раздражают.

Особенно раздражает то, что он, кажется, совершенно уверен в том, что прав! Как так может быть?

Он же… Он же вполне… европеизированный? Правильное слово? Да, наверно… Он работает, сегодня выглядит, как серьезный руководитель, офисный работник…

И разговаривает нормально. Грамотно… Без рычания.

Сейчас он, несмотря на то, что опять распустил руки и облизывал меня… Ой… Не вспоминать, не вспоминать! Думать! Думать! Так вот, несмотря на это все… Он говорил, как цивилизованный человек.

Не как дикий Зверь, только-только спустившийся с гор, как при… получается, второй нашей встрече? Да. Если за первую считать ту, в клубе.

Во вторую нашу встречу он мне показался абсолютным дикарем.

И то, что он сделал со мной, а еще его слова про традиции и прочее, были из Средневековья.

Я знала, что у меня на родине такие люди есть, но никогда не думала, что попаду к одному из них в лапы. И в то же время… Он говорил вполне разумно. Цивилизованно, я бы сказала.