Замужем за олигархом

— Да что ты говоришь?! Кто бы мог подумать! Как интересно! Спасибо за любезность! Но видимо, не настолько, чтобы до конца понять происходящее! — вновь желчно оборвал его нервно покусывающий губы, готовый в любую минуту дико заорать Каховский. На его щеках вспыхнули багровые пятна. — Например, один веселенький пустячок: как же обстоит дело с моими деньгами? Ведь я платил за работу! А она осталась невыполненной! На все сто! Такой забавный незначительный нюансик!.. Укатайка! Или ты не в курсе?

Исступление — конек Каховского. Да пропади оно пропадом с этим проклятым тезкой заодно!

— Ты прав… Как всегда… — прошептал Митенька, опуская очи долу. — Так уж устроена жизнь человеческая: страдает меньше всего тот, кто глупее других. Вообще я пришел к выводу, что глупость — великий, на редкость ценный дар свыше. Потому что настоящий дурак почти ничего не боится, не замечает опасностей, перед которыми пасуют умницы, не терзается нравственными мучениями. Ему все легко… Но ты совсем другой…

— Я очень виноват перед тобой, Дмитрий, что затеял всю эту заваруху, но я просто вымотался до предела, — неожиданно повинился Каховский. — Приезжаю домой и буквально падаю до звонка будильника. Хочется только рухнуть. Полный облом! Фиолетовая жуть! Даже не помню, какое у нас нынче время года на дворе… Не подскажешь? Сделай милость!

Неловкая попытка исправить ситуацию с треском провалилась. Впрочем, она была обречена на неудачу изначально: Митенька именно сейчас к юмору и остротам особенно не тяготел. Наоборот, его голос внезапно изменился, в нем зазвучали твердые, жестковатые нотки.

— Современный бизнес-дядя всегда очень занят. А если не занят — то непременно устал, — нагловато заявил он. — Доверчивость и страсть к деньгам всегда были твоими слабостями. И ты, роднулька, чересчур редко в последнее время общаешься с порядочными людьми. Поэтому рядом с тобой стало трудно.

Это Дмитрий порядочный?! Кто бы сомневался…

— Ты всегда забываешь о предосторожности. А она, даже лишняя, никогда не бывает лишней… — философствовал Дронов. — И у всякого свое царство. У Бога — небо, у нас — земля… И мы должны бы устроить ее как возможно уютнее.

— Ее или свою жизнь? — прищурился Каховский. — Ты раньше был точнее в формулировках…

— То раньше… — ухмыльнулся Митенька.

Михаил глянул в окно. Какой безрадостный пейзаж… В городе они почти все такие. То ли дело в родном Калязине… Где взметнулась из воды к небу тонкая колокольня… Которую нельзя утопить…

— А женщины… — продолжал разглагольствовать светлый Митенька. — Это целая эпоха в жизни каждого мужика… Но только безнадежные кретины пытаются обращаться к их логике, взывать к их разуму и доказывать им свою любовь.

— Пять минут назад ты утверждал, что я умен… — пробурчал Каховский.

Митенька пожал плечами и нежно улыбнулся:

— Я и сейчас продолжаю это утверждать. Просто даже самый головастый человек периодически превращается в идиота. Опять же рядом с бабой. С одной. Вот поэтому у меня их так много.

— Это мысль. Очень мысль… — пробормотал Михаил.

Дронов очень серьезно кивнул:

— Конечно. И всегда свеженькое увлечение…

Жить ему помогали неизменные хитрость, наблюдательность, безмятежность и мастерски разыгранная открытость, а также природная склонность к юмору. Митенька никогда не дулся на жизнь, как Михаил, никогда не страдал. Все эти обиды и обидки ни к чему. Стоит только начать себе твердить: «А вот как было бы хорошо, если бы мне… если бы я…», и уже не остановишься. Человек — удивительно неблагодарное существо, вечно он недоволен, вечно брюзжит и ворчит, вечно переживает из-за того, чего у него нет. А нужно уметь довольствоваться малым, тем, что имеешь, и еще разумно организовывать себе досуг… Без этого никуда.

Кажется, сегодня Дмитрий переходил всякие определенные границы дозволенного… И отбившемуся от жизни Каховскому было бы полезно изучить своих друзей повнимательнее.

Этот Дронов… Без конца и края шляется по девкам и по улицам, изображая паровозик из Ромашкова, засматриваясь на волшебные алые зори, которые здесь тихие. Пора и честь знать когда-никогда. Дени… Ну, этот совсем потерял всякую совесть, бросил сына… Многого не проси…

Нежно замурлыкал мобильник. Каховский раздраженно, рывком его отключил и резко отодвинул в сторону, едва не уронив.

Разгуляйки! Стало быть, нравится болтаться, как говно в проруби. Милое дело! Всех устраивает. Очаровательный балдеж вполне дозволено продолжать. Но только без Михаила Аркадьевича. Это отнюдь не его проблемы и подробности. И ждать, пока обольстительные шалуны и обворожительные забавники обрастут мозгами, он не намерен. Очень не намерен. Мысли путались, разбегались…

Каховский сидел, придавленный к креслу, опустошенный, выжатый, совершенно не способный ни думать, ни чувствовать, ни двигаться. Не надо столько пить…

— Так я не понял… — повторил он. — Почему у вас ничего не вышло? Объясни! — И он резко оперся на клавиатуру.

Испуганно заверещал дорогой компьютер, еще не приученный к столь бурным проявлениям эмоций.