Замужество Татьяны Беловой

Я сильно оттолкнулась и поплыла за Олегом. А он, оказывается, остановился. Неужели ждал меня?.. Рядом никого из наших не было. Я видела его мокрое, блестящее от воды лицо, прозрачные капельки на ресницах. Олег мигал, видно, забыл, что их можно стереть рукой, и смотрел на меня. Я вытерла свое лицо, тогда и он вытер свое. И мы оба засмеялись…

В это время Вагин сзади насмешливо сказал:

— Здесь дно! А вы, конечно, не чувствуете его, потеряли и не найти, да?

Я встала. Олег тоже. Я еще и раньше замечала, что при разговоре с Вагиным Олег щурился, улыбался иронически и язвительно, почти как Туликов. И Вагин редко разговаривал с ним. Олег сказал:

— А нам за дно держаться нечего, Виктор Терентьич…

Вагин усмехнулся — понятно, мол, ваше дело в облаках витать — и медленно произнес:

— Скучная была бы жизнь без донкихотов!

Ага, ясно, это он намекает на отказ Олега завершить работу над диссертацией. И боится Олега. Хорошо хоть, что прямо об Анатолии не заговорил. Сдержался, он же все-таки человек воспитанный:..

Олег непонятно ответил:

— Золотые слова! Ведь некоторые люди дальтоники, хоть окулист и говорит им, что у них нормальное зрение. А кому же хочется считать себя дальтоником? Да и как не поверить специалисту, врачу, правда, Виктор Терентьевич?..

У Вагина подрагивали губы.

— Отличительная черта всякого чудака, — сказал он, — самозабвенная вера в придуманный идеал. И при этом чудак ежесекундно готов принести ему в жертву собственную жизнь. На меньшее он не согласен!

Олег засмеялся прямо в лицо Вагину:

— Бывают такие. Но, в общем-то, категории чудаков многочисленны.

Нет, Анатолий побоялся бы так разговаривать с Вагиным! Анатолий умный, но какой-то скучный. Я толком не понимала перепалки Олега с Вагиным, но была уверена, что Анатолий не сумел бы так говорить, как Олег.

Вагин язвительно сказал:

— Конечно, самая яркая категория — творцы-гении?!

— Само собой! — охотно согласился Олег. — А им, в свою очередь, особенно чудаковатыми кажутся те, которые дорвались до жирного куска и наслаждаются.

— Эти другие, конечно, самые хитрые из всех чудаков? — насмешливо подсказал Вагин.

— Точнее, считают себя самыми хитрыми.

— И преуспевают, конечно, прежде всего за счет донкихотов-гениев?..

— Они умеют и это. Но чаще за счет третьих…

— Есть и такие?

— Есть. Те всем сердцем рады бы попасть в первую категорию чудаков, да у второй каша жирнее. Так и чудачат, бедные, всю жизнь с разбитым сердцем…

— Их остается только пожалеть. — Этого такому чудаку мало. Вагин уже открыл рот, но я перебила его:

— Трудно бедным чудакам понять друг друга! — И упала на воду так, чтобы брызги окатили его, поплыла от берега.

— Выбирайте категорию! — засмеялся Олег и поплыл за мной.

Оглянулась. Вагин, вытирая злое лицо, смотрел нам вслед.

— Виктор Терентьич, сейчас опять мель будет! — крикнула я.

Он резко повернулся и поплыл к берегу. Теперь уж все расскажет Анатолию. Ну и пусть!.. «Пусть! Пусть! Пусть!» — повторяла я. Олег плыл на боку рядом, я видела его мокрое лицо, радужные капельки на ресницах, на выгоревших льняных бровях. И не могла понять, как он относится ко всему, что случилось, ведь намеки Вагина трудно не заметить, а Олег — друг Анатолия. Но, может, он совсем и не думает об этом, ведь я еще не жена, а всего-навсего невеста Анатолия, мне еще не поздно все перерешить, и ничего нечестного в этом не будет. Анатолий нашел бы выход, как он умеет это, все встало бы на свои места, никому и в голову не пришло бы коситься на нас. А сумеет ли Олег найти такую форму?.. Нет, наверно. Предлагал тогда Анатолию соврать Снигиреву, сказал: «Эта ложь во спасение». А по-настоящему врать не может, даже в мелочах. А вот Анатолий… Он как-то удивительно просто, если только ему самому нужно это, может превратить нечестность в честность, так объяснить лживость, что она перестает быть лживостью. И главное, сам он тотчас уверует, что это порядочность и честность. Да, он такой… И тут я впервые задумалась о страшной гибкости Анатолия в жизни, не осознанной им самим: сам он никогда не видел этого, Даже обиделся бы, если ему сказать… Я перестала плыть; значит, все теперь зависит от меня, только от меня! И сразу же почувствовала, что не смогу, наверно, ни на что решиться. И ведь еще неизвестно, любит ли меня Олег. Но даже если и так, разве я могу отказаться от всего того уверенного и благополучного, что связано с Анатолием и чего я так желала, добилась с таким трудом?

Олег лежал на воде рядом, по-мальчишески прижимая к ней раскрытые глаза. Он улыбнулся, заметив, что я смотрю на него:

— На границе двух миров!..