Замужество Татьяны Беловой

— Да не слушай ты ее, пигалицу! — медленно выговорила стокилограммовая Катенька. — А ты не завидуй, Коза! Не умела свое счастье построить, так на людей не злобствуй, смирись!

— А если я не умею смиряться? — неожиданно горячо спросила Лидия Николаевна.

И в глазах ее временами загорался тот упрямый, непримиримый огонек, который я уже хорошо знала. Не все, значит, просто в семье Антиповых!..

Коробов солидно поучал Туликова:

— Ты жизнь бери как она есть! — И с аппетитом, смачно разгрызал огурец. — Не тобой она установлена, не тебе ее и менять!

Люба, жена Туликова, улыбалась мне своими лучистыми глазами, осторожно притрагивалась к еде. А Туликов отвечал Коробову:

— Я не об этом говорю, Афанасий Лукич. Я говорю о творческом отношении к делу.

— Афоня все за инструкции прячется, — весело сказал Олег.

— Мы с тобой на разных языках… — медленно багровея, зло отвечал Коробов. — Ты сначала докажи, а потом и демагогию разводи…

— Не такой вы, простите, дурак, Афанасий Лукич, — негромко проговорил Туликов, улыбаясь всем своим ехидным лицом, тонкими губами, — чтобы дать нам основания для подобного доказательства.

— В таких случаях совесть — лакмусовая бумажка, — поддакивал Олег.

— Подождите, ребята! — растерянно и с неожиданной для него искренней обидчивостью сказал Коробов. — Неужели вы всерьез обо мне так плохо думаете? Да ведь я за все наше, если надо, жизни не пожалею!..

И вдруг Женя — она, оказывается, все время слушала этот разговор — строго сказала:

— Зря обижаетесь, Афанасий Лукич. Просто вы один из тех людей, которые умеют только автоматически выполнять заранее заданную программу и считают это самой лучшей нормой и для себя и для других.

— Верно, Женька! — восхищенно произнес Олег.

И я видела, как блеснули у нее глаза.

— Ну, знаете, это уж!.. — сбычившись, оскорбленно ответил Коробов. — Автоматом себя не считал, спасибо! — И замолчал.

А Женя с неумолимой напористостью, вроде той, что бывала у Лидии Николаевны, договорила:

— А бездумная, слепая старательность часто доводит дело до провала.

И опять Олег одобрительно посмотрел на Женю. А мне было это обидно, потому что сама я никогда бы не сумела так поддержать Олега, как она. И тут я подумала, что серьезно мы с Олегом еще ни разу не поговорили о жизни. И опять испугалась. Неужели прав Анатолий?

С ним мы тоже почти не говорили об этом, но я знала, что с ним мне этого и не нужно. А с Олегом? Я чувствовала, что с ним должна быть другой. Но какой? Посмотрела на Анатолия. Он сидел рядом с Вагиным, молчаливый, подтянутый, воспитанный. Встретившись со мной глазами, поспешно отвернулся. Ох, как все сложно и трудно у меня!..

А Вагин с Яковом Борисычем заспорили между тем о литературе:

— Вот в этом-то все и дело, дорогой вы мой, что разговоры о так называемом положительном герое просто не нужны, и все тут! Он должен быть, и — все! А разговорчики вокруг него, хотите вы того или не хотите, вносят элемент сомнения в самом праве на его существование! — веско произносил Вагин.

— Вот в этом, Виктор Терентьич, — очень серьезно отвечал ему Суглинов, — и есть главное у нас с вами расхождение. Да-да! Послушайте меня минутку. Я думаю, вы согласитесь, что настоящее произведение искусства создает творец, а не ремесленник. А значит, в нем неизбежен элемент открытия. А где открытие, там и споры и обсуждения. Не так ли? Поэтому и о положительном герое надо спорить. Но в одном я с вами согласен: положительный герой в жизни есть, он всюду, рядом с нами, и он должен не только быть в литературе, но и занимать ведущее место.

К их спору присоединились, другие, и в комнате становилось все шумнее. Стол был богатый, обильно уставленный едой и вином. Пища простая, сытная, не деликатесы, как у Локотовых. Но все очень вкусное: Полина Ивановна любила и умела готовить. Мне очень понравились грибы, и я все подкладывала их Олегу. Он ел, улыбался мне с полным ртом и прижимался ласково плечом…

А с того конца стола непрерывно долетал беззлобно-насмешливый голос Николая Ильича:

— Вот, слава богу, детей-внуков вырастил, хоть на выставку! Ну, Игнаша, краса и гордость наша, и дом у него полная чаша, наливай-угощай гостей, не жалей лаптей!..

Игнат Николаевич, не замечая скрытой иронии в словах отца или не придавая ей значения, по-хозяйски расправив плечи, расставив локти, говорил значительно и неторопливо:

— Мне что нравится у Алексеева?.. Олешка, а Олешка?.. — Он грозил Олегу пальцем, улыбался с радушием уже подвыпившего человека: — Ты еще молодой, ох, молодой!.. — Он будто намекал на что-то. — Но я тебя уважаю! За рабочую хватку уважаю! Вот Пашка наш послабее тебя будет, я как отец говорю!.. Но что я хочу сказать?..

— Про заслуги свои скажи!.. — подзадоривающе кричала с нашего конца стола Лидия Николаевна.