Замужняя невеста

Сначала молодого врача рыбаки не принимали всерьез. У них была знахарка, а до того знахарь. И всегда старые. Считалось, что лечить могут лишь люди мудрые, накопившие знания за свою долгую жизнь. А этот молодой, городской не знает, как лечить трудового человека.

Но после того как Жан пришил одному из рыбаков разорванное в драке ухо, его признали. И оказалось, что все хотят у молодого – из самой Франции! – доктора лечиться. Тем более что денег он не брал.

Соня же все это время под руководством де Мулена постигала науку защиты от нападения. Без оружия. Если не считать «звездочек», которые в конце обучения командор приказал выковать местному кузнецу, а потом отдал их алхимику, который покрыл металлические штучки раствором серебра.

Собираясь в дорогу, Мари нашила на платье своей госпожи полоску материала вроде маленьких кармашков, под ними для крепости полоску кожи. Из них наполовину торчали серебряные безделушки, на которые мужчины обращали внимание разве что с некоторым интересом – надо же, до чего дошла мода!

Мари упросила, просто умолила Соню, чтобы та тоже научила ее метать «звездочки», но так, чтобы не видел командор. Обычно она сопровождала на занятия с ним Соню и сидела в уголке, сверкая оттуда глазами, но не осмеливаясь подать даже голос. А вдруг господин де Мулен прогонит ее прочь, а его навыки было так интересно познавать. Для нее пусть и на словах.

Конечно, для служанки никто не стал бы покрывать железные штучки серебром, но те, что она тоже заказала кузнецу якобы по просьбе своей госпожи, Мари теперь носила в кармане передника и вдалеке от посторонних глаз метала удивительное оружие в старые тыквы, сваленные Жюстеном у сарая. При этом с удовлетворением отмечала, что у нее это получается даже лучше, чем у обожаемой мадемуазель Софи.

А вот учил драться госпожу Жюстен. Сердце Мари замирало от восторга. Она вспоминала дни, проведенные в приюте, когда «уродину» обижали все, кому не лень, а она могла разве что кусаться и царапаться. Это было вовсе не так страшно, как то, что она могла бы сделать, освой науку Жюстена.

Мари страстно мечтала, чтобы госпожа могла с нею позаниматься. Понятное дело, что видеть – одно, а самой проделывать подобные трюки – совсем другое. Но никто ей занятий не предлагал, а попросить самой – значит выдать себя с головой. Мари подозревала, что мадемуазель Софи могла бы ей отказать. Например, потому, что такому искусству обучают только женщин-аристо–краток, а вовсе не их безродных служанок. И была бы не права, потому что знание Мари хотела обрести вовсе не для себя одной, а чтобы в случае опасности суметь защитить свою госпожу.

Но однажды... О, то, что случилось однажды, Мари потом бережно сложила в копилку своей памяти, как те немногие дары, которые выдавала ей скупая судьба. Однажды, когда она, как обычно, помогала Жюстену на кухне, он вдруг спросил ее:

– Завидуешь своей госпоже?

Мари не сразу поняла, о чем он ее спрашивает, потому что, конечно же, не могла госпоже завидовать. Просто любила ее без памяти и желала ей счастья.

Но Жюстен, поняв ее возмущение, уточнил:

– Тоже хотелось бы научиться борьбе?

– Хотелось, – призналась Мари и поторопилась тут же оправдаться: – Разве я для себя этого хочу? Кто сможет, кроме меня, защитить ее сиятельство, если нет рядом с нею ни мужа, ни брата, ни другого какого мужчины, достаточно сильного и опытного?

– Я смогу тебя обучать, – сказал Жюстен, – но тайно. Боюсь, командор будет против. Да и твоя госпожа не слишком довольна. Мы станем делать это, когда господа заснут.

– Но тогда вы не будете высыпаться, – робко заметила Мари.

– Мне давно уже хватает для сна четырех часов, – сказал Жюстен.

– Мне тоже, – обрадовалась Мари. – В приюте мне удавалось спать понемногу, а потом я привыкла и больше уже не хотелось...

Она виновато взглянула на Жюстена. Разговорилась не ко времени. Но он кивал ее словам, словно и сам хорошо знал, что такое приют для бедных девочек.

Теперь у нее с Жюстеном появилась своя тайна. Мари пообещала себе когда-нибудь все рассказать своей госпоже. То-то она удивится!

Надо сказать, что Жан, граф де Вассе-Шастейль, ничего о занятиях Сони не знал. То есть он не спрашивал, чем она занимается целыми днями в его отсутствие. Если просто ничего не делает, то и это не возбраняется аристократке.

Сам он теперь тоже считался аристократом, но, как шутил над собой, купленным. Потому ему трудиться было незазорно. К тому же в доме жил не кто-нибудь, а рыцарь Мальтийского ордена. Жан и сам бы с удовольствием слушал его нескончаемые рассказы, если бы не беспокойство о том, что его врачебные навыки могут утратиться от ничегонеделания.

Соня подозревала, что если бы Жан и узнал о ее занятиях, не стал бы так упорно учиться ни у мсье де Мулена, ни у Жюстена. Подобные уроки его не слишком влекли, чему она удивлялась, потому что прежде считала всех без исключения мужчин интересующимися всяческими видами орудия и драки.