– Погоди, – остановила его Соня. – О чем ты думаешь, о каких лошадях? Или ты решил остаться в Испании?
Это Соня спросила с некоторой надеждой в голосе.
– Остаться? Навсегда? Нет, а как же мой дом в Дежансоне? Мои пациенты... Но просто я так увлекся. Оказывается, это очень интересно – начинать все сначала... Что ты там говорила насчет погреба?
– Говорила, что когда придут подводы с лесом, мы сможем сложить в погребе золотые слитки, разобрав на время одну из стен.
– Ты хорошо придумала, – со вздохом согласился Шастейль, все еще во власти недавних своих планов.
– Вот только плохо, что у меня нелады с точными науками, – медленно произнесла Соня.
– А зачем тебе точные? – не понял он.
– Надо так зашифровать место клада, чтобы мог найти не каждый, а лишь человек, знакомый с историей рода Астаховых или хотя бы с некоторыми сведениями о нем...
Шастейль оживился.
– Что мне в тебе нравится, Софи: с тобой не соскучишься. Думаю, когда я стану стар, я буду сидеть у камина и диктовать своему внуку воспоминания о проведенных рядом с тобой днях... Если, конечно, доживу до старости.
– Хочешь сказать, что я тебя замучаю своими просьбами? – несколько обиженно проговорила она.
– Что ты, я имею в виду другое. Если мы с тобой влип... я хотел сказать, попадем в такое приключение, из которого живым ноги не унесем.
– Иными словами, так называемые приключения тебя пугают?
– Нет.
– Тяготят?
– Нет.
– Тогда что же?
– Радуют. По крайней мере я умру не в своей постели, а на бегу...
– Или на плаву! – передразнила его Соня. – Между прочим, я тебя с собой не звала. Ты сам напросился. А теперь стонешь...
– Я не стону.
– Нет, стонешь!
– Ваше сиятельство, вы ссоритесь с господином графом? – невинно поинтересовалась Мари, входя в комнату. – А между прочим, наша кухарка сделала тушеную курицу с таким удивительным соусом...
– По-моему, нас на «Джангаре» не слишком вкусно кормили, – задумчиво произнес Жан, потягивая носом в сторону кухни.
– Не хотела признаваться, но я тоже оставалась голодной. – Соня тоже взглянула в сторону кухни. – Пабло так быстро нашел новую кухарку?
– Отдал нам свою. Сказал, на время. У него есть какой-то Сесар, который хорошо готовит, а уж когда найдут кухарку... Сеньор Пабло говорит, что кухарку надо искать тщательнее, чем жену.
– Да, о таком соседе можно только мечтать, – пробормотала Соня, все же удивляясь простоте, с которой завязались ее отношения с Риччи.
– Так что же, я могу подавать? – Мари застыла в ожидании.
– Конечно же, ты стоишь и рассказываешь о каком-то необыкновенном соусе, вместо того чтобы принести и дать попробовать!.. Кстати, не знаешь, где мсье Леонид?
– Я думаю, он сейчас придет, – с ехидцей сказала Мари, – с его-то аппетитом... Такой запах он непременно учует! А порученным делом я займусь после обеда.
– Конечно, нам ведь это не к спеху, – лукаво сказала Соня. – Когда сделаешь, тогда и станем заниматься.
По тому, как загорелись глаза у Мари, она поняла, что девушка с уборкой нового спортивного зала медлить не будет.
Едва Мари скрылась в кухне, как в дверях появился Разумовский.
– Мне кажется, Соня, ты распустила свою служанку до безобразия, – произнес он по-русски, совершенно игнорируя присутствие Жана.
– Что он сказал? – поинтересовался тот у Сони, тоже не глядя в сторону Леонида.
– Говорит, что госпожа из меня никакая.
– Я сказал не так, – перешел Леонид на француз–ский. – Я сказал, что дому не хватает хозяина. Ты не приучена к самостоятельности, ты росла в тепличных условиях...
– Ты будешь с нами обедать или пойдешь... еще куда-нибудь?
Соня в самый последний момент прикусила язык. То, что она хотела сказать своему нечаянному гостю, вряд ли бы ему понравилось и еще больше укрепило в мысли, что она общается со всяким сбродом.
Но он догадался, что Соня хотела сказать, и с изумлением уставился на нее.
– Буду обедать с вами, – сказал он, не отрывая от нее глаз.
– Вот и хорошо. Мари сказала, будет курица с каким-то изумительным соусом.
– Одно блюдо?
– Одно, – покорно согласилась Соня. – Видишь ли, нам приходится экономить, потому что неизвестно, когда придут... когда у нас появятся деньги... А что, ты не любишь курятину?
– Люблю, – буркнул он и больше до конца обеда не произнес ни слова.
Сонина мама-покойница сказала бы: «На всякий чих не наздравствуешься». Сначала княжна раздражалась на замечания Леонида, а потом решила попросту не обращать на них внимания, и такое ее равнодушие задевало его куда больше.
Надо будет посоветоваться с Жаном: может, стоит дать Разумовскому денег на дорогу, и пусть уезжает искать посольство или что ему еще нужно и оставит их наконец в покое.
«Распустилась ты, Соня», – сказала бы мама – что-то часто она нынче вспоминается. Зайти бы в церковь, поставить свечку за упокой души маменьки. Софья ведь в церковь давно не ходила, да и куда здесь пойдешь, если православных церквей нет, одни католические соборы... Потому, наверное, мама о ней и беспокоится.