— Потому, что эти люди чаще всего не ждут от жизни милости, а требуют. И поминают при этом не того родителя, что попроще, а именно аристократа. Словно родившая их мать не имеет права, чтобы поминать ее добрым словом. Нет, ее даже стыдятся, а подавай им привилегии. Благородного отца. И рвут глотку за какие‑то там права не только себе, но и другим.
— И вы считаете, что Долорес такая же?
— А может, и хуже, — качнул головой Риччи. — Ведь у меня среди слуг есть молодцы куда красивее и статнее Бенито. Но ей подавай того, кто над всеми старшиной. Хоть маленькая, да власть. Сколько раз я говорил глупому мальчишке: «Брось ее, забудь, не стоит она и пыли у тебя под ногами». Да разве от любви отговоришь?
Софья вспомнила Вивьен — она вспоминала о ней именно с этим именем, каким та представилась, когда появилась в замке де Баррасов. Где она теперь? Поймали ее полицей—ские? Преступная девица в своих желаниях стать хозяйкой замка не остановилась перед злодеянием. По ее вине умер молодой красивый мужчина. А могла умереть княжна Астахова…
— Следует понять вас так, что я должна опасаться вашу Лоло?
— Думаю все же, она не посмеет что‑то сделать вам во вред, ибо тогда я ее отошлю уже не к родителям в деревню, а совсем в другое место.
— Не будем ее трогать, — решила Соня. — Теперь Долорес сама мать, кормит двух малышей. Может, она уже по‑другому относится к жизни?
Хотя сама вспомнила, к месту или нет: «Как волка ни корми, он все в лес смотрит».
Между тем за всеми хлопотами едва не пропустили важной даты — Николо исполнился месяц. Днем рождения его Соня решила считать тот день, в какой малыша нашли на крыльце в корзинке. Так они и записали в церковной книге. В конце концов, Жан не Бог, чтобы точно установить этот самый день. Он все равно может ошибиться. А вот с тем, когда малыш у них появился, не ошибется никто.
К этому сроку приурочили и конец ремонта. Если говорить откровенно, Соня всеми силами торопила строителей, так что заменили только самые старые и подозрительные балки. Остальное все же сложили в амбаре, который так и не превратили в конюшню.
За этот месяц Жан по просьбе Сони заказал у виноделов две огромные бочки. Их установили в погребе так, чтобы полностью закрыть стену, за которой хранился теперь клад для будущих поколений. В противном случае становилось видно, в каком именно месте стену рушили и опять за—кладывали. Если придется здесь задержаться, можно заполнить бочки вином, и пусть себе стоят до лучших времен.
С работниками расплатились щедро. Соня посоветовала им продать телеги вместе с лошадьми и возвращаться обратно морем — когда еще случится попасть на корабль.
Присутствовавший при этом Риччи сказал даже, что если они согласятся по ходу судна кое‑что на нем починить, возможно, с них возьмут совсем немного. А может, их работы окажется достаточно, чтобы за сам проезд не платить…
Словом, воодушевленные работники горячо попрощались с хозяйкой и хозяином — никто, конечно, не стал им пояснять, в каких отношениях между собой Соня и Жан, — и отбыли в порт искать подходящее судно.
А в особняке Софьи началось веселье, потому что с некоторых пор ей понравилось ощущать себя хозяйкой и давать такие вот, пусть совсем крошечные пока, приемы.
Пабло явился к ним с молодой девушкой — дочерью кораблестроителя, который на своей маленькой верфи строил небольшие, но устойчивые суда. Ходили они недалеко, но в пределах Испании могли перевезти груз из порта в порт.
Верфь набирала силу, и, как понимала Соня, предполагаемое приданое Розиты — невесты Пабло — росло с каждым днем.
— Я попросил Рози подождать с днем свадьбы, — сообщил друзьям Пабло. — Она девушка умная, все поняла… Но теперь, когда вы закончили ремонт…
— Погодите, — остановила страстную речь художника Соня, — вы хотите сказать, что из‑за нас…
— Хороший сосед порой ближе, чем кровный родственник. Того можешь месяцами не видеть, а этого — хоть каждый день. Вы ведь будете на нашей свадьбе?
Соня с Жаном переглянулись: ничего подобного у них в планах не было. Так получилось, что Пабло никто о том не сказал, и он решил, будто отъезд соседей случится не скоро.
В общем, говорить об этом сейчас — значило портить настроение другу‑художнику, потому Соня стала усиленно общаться с Розитой, чтобы не отвечать Пабло на его вопрос.
— У вас и в самом деле ангельский характер, — сказала Соня невесте художника. — Порывистый, непоседа — такого мужа трудно удержать подле себя.
— Мужчина должен верить, что свободен, — улыбнулась кончиками губ Розита.
Причем мужчины за столом дружно кивнули, не уловив в ее фразе двойной смысл.
А девчушка не так проста, как кажется, подумала Соня. Ей на вид лет шестнадцать, а она уже по‑женски мудра, чего самой Соне порой так не хватает.
— Зато я вырвала у Пабло слово, что он упросит вас рассказать мне ваши приключения. Правда, Пабло?
Она мило улыбнулась, но посмотрела на жениха в упор, не забыв при этом доверчиво распахнуть глаза.
— О чем бы вы хотели услышать? — спросила Соня, не дожидаясь уговоров Риччи.
— Пабло говорит, вы усыновили ребенка…