— Рома, ты принимал в своей постели целое балетное отделение единовременно. О какой верности ты сейчас вспомнил? — Недоуменно вопрошал государь.
— Это изменял я, а не мне!
— Ну, знаешь… — развели руками.
— Прими мою слабость! Ты тоже станешь старым, ты тоже будешь мнительным!
— Я не стану ослом, который ценит мнительность превыше государственных интересов!
— Значит, ты ни во что меня не ставишь… — Понуро отклонился на спинку кресла Роман Глебович.
— Я никого не ставлю выше государственных интересов. Даже себя. Именно поэтому я на троне, как ты верно заметил. Монолит будет вскрыт. — Надавил голосом Император. — А нашедший твое видео — убит.
— Я сделал все, что мог, — развел руками великий князь. — Но ты упорствуешь. Ты недальновиден. Ты слеп.
— Вызову твоего адъютанта, пусть проводит тебя. Отдохни, — привстал было Император с трона, чтобы распорядиться.
— Никуда ты не пойдешь. — положил ему руку на плечо великий князь и с силой усадил обратно. — И я никуда не пойду.
— Не гневи меня, вздорный старик! — Одернул плечо Император и хмуро посмотрел на соседа. — Будет так, как я скажу и точка!
— Будет так, как скажут люди, которые записаны на видео внутри монолита. — Зло посмотрел на него Роман Глебович. — Клянусь, я сделал все, чтобы они не штурмовали дворец. Но сейчас у них не осталось выхода. Ты им не оставил!
— Это измена?
— Это желание жить. Ты правишь несовершенными людьми, твое величество. Но сегодня ты решил перейти черту и узнать, насколько они несовершенны. Нельзя, нельзя было этого делать! — Твердил ему великий князь с ожесточением. — Теперь они пойдут на штурм. Потому что иначе ты их казнишь!
— Ты тоже встанешь против меня?
— Нет. Это невозможно. — Покачал головой Роман Глебович. — Мы — родня. А Рюриковичи не дерутся друг с другом.
— Тогда пойдем и вместе задавим этот бунт.
— Это не бунт, твое величество, — тяжело дышал великий князь, вжимаясь в трон. — Ведь это я их призвал. Официально, на защиту от изменщиков, которые захватили Кремль и удерживают государя.
— Да ты с ума сошел, твое сиятельство, — покачал головой Император, глядя на соседа с оторопью. — Тогда я пойду и уничтожу их сам.
И три десятка полупрозрачных силуэтов стали материализовываться в зале. Чтобы через мгновение подернуться дымкой и истаять.
— Рюриковичи не сражаются сами! — Упрямо произнес великий князь. — Я не дам тебе призвать предков. За Рюриковичей сражаются.
— Ты окончательно обезумел. — Медленно покачал головой Император, обливаясь потом от страха.
Потому что главенство над Силой Крови значило, что человек рядом с ним каким-то демоном сильнее его самого.
— Скоро в этот зал войдет человек и объявит о победе. Если это будет твой человек, значит ты прав. Ордены, земли и чины золотым дождем прольются на головы победителей! Ты же не забыл, что верным союзникам надо кинуть кость? А та шваль, что лезла на стены, будет растоптана в твою честь! Но если в эти двери войдет мой человек, твое величество… Тогда ты одаришь моих людей орденами, землями и чинами, — внимательно смотрел на него Роман Глебович. — А содержимое монолита будет уничтожено. Правь вечно, твое величество, своими несовершенными людьми и не задавай больше лишних вопросов. Потому что других людей у тебя не останется.
Глава 16
Мир Ивана Александровича никогда не был хрустальной вазой, чтобы разбиться от легкого прикосновения. Скорее, это был прогоревший чугунный котелок с прикипевшим нагаром и десятком глубоких вмятин — крайне устойчивая и прочная конструкция, способная переварить все, что угодно. Но даже бывшего князя невольно пробрало, когда по сотовому телефону непрерывным потоком начали звонить министры и их заместители, князья и наследники, промышленники и медиамагнаты, будто бы выстроившиеся в смиренную очередь на телефонной станции.
Никаких порученцев, никакого «с вами желает говорить…» и прочих шаблонно-равнодушных фраз секретарей, сидящих на телефоне вместо своих шефов — только сами личности на том конце провода, и только живейший интерес в их голосе.
С Иваном Александровичем знакомились будто бы заново, выражая искреннее почтение и заверяя, что уж в этот раз они обязательно сработаются. Никакого сравнения с показным пренебрежением и равнодушием предыдущих недель, когда бывшего князя за человека-то не очень считали. Даже «дежурных» открыток с поздравлениями к памятным датам, праздникам и годовщинам — уж пару месяцев, как не было, а в кругу матерых интриганов-дипломатов подобные копеечные знаки внимания не оказывают только трупам.
Но ныне все вокруг твердо знали, что Черниговский Иван Александрович — новый Первый советник, и все решительно изменилось. То, о чем определенно не догадывался даже Кремль, было настолько очевидно для дозванивающихся до него людей, что невольно брала оторопь.