Замыкание

– Присаживайся, – махнул я рукой, и занял место рядом. – К смотру у светлого начальства готов?

– Мундир выглажен, – пожал княжич плечами и тут же уточнил. – Не этот, другой. Парадный, с полковым гербом. Лошадь тоже устроили… Только можно ведь на машине, – заикнулся Пашка.

– Чтобы гусар – на машине?

– Ну тогда на метро…

– В метро – на лошади? С ума сошел? Да там всего пара километров, – успокоил я друга. – Зато шефу будет приятно.

Столовался и проживал князь Давыдов на Воздвиженке, в особняке Арсения Морозова, некогда выигранного в карты у предыдущего владельца. И какие бы не происходили жизненные перипетии, князь этот дом умудрился повторно не проиграть, залогом выставляя что угодно, кроме коня, крестика, сабли и жилплощади в центре Москвы. Так что обнаженный всадник при крестике и сабле, возвращающийся домой под утро – это просто к одиннадцати туз, а не новомодный перформанс.

– Ломову ты отчего-то не запретил быть на Феррари.

– Потому что он все равно верховой езде не обучен, и что-нибудь себе обязательно сломает. А в Феррари и герб тематический, и подушки безопасности. – Отметил я, подхватывая последнее оставшееся пирожное. – Артем же не придет? – Уточнил я на всякий случай.

– Дома проблемы, но с утра обещает быть. – Кивнул Пашка на свой сотовый, оставленный на краю стола.

– Вот и славно. – Все-таки отложил я лакомство в сторону, задумчиво посмотрев на потолок высотки.

Схожу потом, отнесу. Ее ведь праздник.

– И сдалось тебе это гусарство, – без пренебрежения, с легкой иронией произнес Борецкий. – Никогда от тебя про него не слышал.

– Нет, почему? Есть свои преимущества. Вот ты знаешь, что к этому мундиру прилагается величайшее позволение владеть любым оружием и где угодно? А вот каким оружием – не уточнено за давностью лет… То ли саблей, то ли пистолем… То ли боевым катером в акватории Москва-реки.

– Ты это… – заволновался Пашка. – Один раз пострелял по Кремлю, и хватит. Повторяться – дурной тон!

– Да я так, для примера. Там уже полноценная РЭБ развернута и спутник с прямой трансляцией. – Приступил я к кусочку торта. – Но согласись, если кто полезет сбоку с ножом, то куда проще закрыть люк танка и повернуть к нему орудие.

– Это ж как-то не по-гусарски.

– А мы – новые гусары. С современным высокоточным вооружением.

– Но на лошади?

– Лошадь плохого человека сразу чует! – С важным видом поднял я палец. – А полторы тысячи лошадиных сил так вообще рвут в ошметки.

– А что Иван Александрович? – Хмыкнув. между делом спросил Пашка, уцепив гроздь винограда.

– Этот… – Невольно смотрел я на выход. – Он решился.

– На что? – Деловито объедал княжич ягоды с ветки.

– Нас предать. – я самостоятельно потянулся за графином с апельсиновым соком, жестом остановив предупредительно выдвинувшегося к нам слугу.

– То есть? – Замер Пашка.

– Много говорил, как у нас ничего не получится. Объяснял себе, почему нельзя придерживаться соглашения. Прямо, естественно, ничего не сказал.

– Тебе показалось, что он предаст. Но Иван Александрович еще ничего не сделал, – уточнил Борецкий.

Кивнув, я встал, призывая друга подняться. Вручил Пашке бокал и торжественно поднял свой.

– Предлагаю тост. Чтобы мои плохие предчувствия никогда не сбывались.

– Они всегда сбываются, – эхом произнес разом погрустневший друг.

Я опрокинул стакан и резким движением разбил его об пол.

– На счастье. Убирайте тут все, – обратился я в наступившей тишине к слугам.

– Да все будет хорошо, – пожелал приободрить меня княжич.

– А вот сейчас и посмотрим, – вздохнул я мрачно.

После чего положил заготовленное для Ники пирожное на тарелочку и с решительным видом направился к лифтам.

* * *

Шепот в полумраке огромного зала сенатского дворца, под приглушенным светом плафонов, светящих едва ли сильнее, чем вечер в зазорах между портьерами на окнах.

Взволнованный голос, срывающийся на тихие проклятия самому себе, и истовые молитвы человеку напротив него.

У этой беседы не было свидетелей. Значит, нет порока в слабости. Нет урона чести в унизительной коленопреклоненной позе, когда из-за протеза ноги приходится держаться за штанину благодетеля, с ужасом понимая – оттолкнет, и ударишься лицом о паркет.

Ведь гостю клялись – никто из ныне живых не видит. Никто не слышит.

И только неживые камеры бесстрастно смотрели с десятка ракурсов, запоминая каждое слово.

– Иди ко мне, вот так. – придержав за руку и встав на колени рядом, Первый советник бережно разместил голову просителя у себя на груди и успокаивающе огладил просителя по седым волосам. – Ну почему, почему ты не пришел ко мне раньше? – Словно брата, успокаивал один престарелый мужчина второго.

– Меня обманули… – дрожал голос просителя от гнева, алкоголя и отчаяния. – Он..

– Тш-ш… – Не дали ему ответить, прижав к себе чуть сильнее. – Плачь, мой друг. Никто не видит.

Бесстрастные устройства зафиксировали, как в мундир первого советника что-то горестно промычали.

– Ну а на кого ты понадеялся? На мальчишку? – Журили просителя.

…

– Ты думал, он действует сам?

…

– Ну конечно, Юсуповы! И кто он без них сейчас?

…