Замыслил я побег…

«Сейчас расхохочется, и выяснится, что негодяйка меня разыгрывает, — подумал Олег Трудович. — Может, она ненормальная? Что значит — может? Конечно, ненормальная, раз в психушке лежала!»

Ветины глаза наполнились слезами, и он понял, что губы у нее подрагивают не от смешливости, а от еле сдерживаемых рыданий. Она схватила со стола пластинку с таблетками, выдавила одну и запила вином.

— Ну что вы, Вета!

— Вы мне не ответили!

— А вы уверены, что вам это нужно?

— Неужели я бы так унижалась, если бы мне это было не нужно?

— Вета, но ведь вокруг столько молодых людей. А Федя так просто в вас влюблен.

— Возможно, Федя будет вторым, но я хочу, чтобы первым были вы! — она уже справилась со слезами и говорила твердым голосом. — Вы боитесь?

— А чего мне бояться?

— Всего! Меня. Моего отца. Себя! Не бойтесь, Олег Трудович, вы же взрослый человек, никто ничего не узнает. И ваша жена тоже.

— Ну, уж моя жена тут совсем ни при чем.

— А у вашей жены вы были первым?

— Какое это имеет значение?

— Никакого. Но вы боитесь!

— Вы хотите прямо сейчас? — спросил он, чувствуя стеснение в груди.

— Нет, не сейчас. Вы сначала все обдумайте и решитесь, а потом мы назначим дату… На пороге, провожая его, она добавила:

— А чтобы вам лучше думалось, поцелуйте меня!

Губы у Веты были горячие и дерзко неумелые.

Войдя в свою квартиру, он обнаружил на кухне разобранную на части стиральную машину и Анатолича, грустно стоящего над этой расчлененкой.

— Я же просила! — укорила Катя.

— Банкомат в центре сломался, — честно признался Башмаков. — А что с «Вероникой»?

— Подшипник накрылся, — сообщил Анатолич.

— Вызовем мастера, — равнодушно пожал плечами Олег Трудович, все еще не пришедший в себя от Ветиной просьбы.

— Ага… Запчасти к «Веронике» больше не выпускают. Газеты надо читать, банкир фигов! Завод купили итальянцы и сразу закрыли, чтобы рынок не засорялся. Попробуй на «Киевскую» съездить. Там все можно купить. Тогда починим.

С утра — а была суббота — Башмаков слонялся по квартире в такой задумчивости, что Катя на всякий случай сунула ему под мышку градусник, а когда температура оказалась нормальной, отправила его за подшипником. Башмаков как во сне ехал на «Киевскую», мучительно стараясь ответить себе на два вопроса, терзавших его со вчерашнего вечера.

Вопрос первый: почему молодая, красивая и даже внезапно девственная Вета выбрала для своего, так сказать, плодотворного дебюта именно его — седеющего, женатого и невзрачного банковского побегунчика? Если бы ничего не изменилось в отечестве и он бы сейчас был доктором наук, ведущим разработчиком системы кислородного обеспечения, а в него влюбилась бы юная специалистка, как, к примеру, в покойного Уби ван Коноби, — тогда понятно. А так совершенно непонятно…

Вопрос второй: что делать? Конечно, заманчиво плюнуть на все предосторожности и заобладать юным, невинным тельцем, но у тельца есть еще и не очень свежая головка, а что там, в этой головке, Бог знает… И вообще все это странно: «Будьте моим первым мужчиной!» Нет чтобы просто броситься на шею, а там, как говорится, в пароксизме страсти вдруг все и выясняется. Ах, неужели?! Не может быть! Почему ж ты не сказала? Ох, если бы я знал… И выходит как бы непреднамеренное убийство… А тут: «Подумайте… назначим дату… никто не узнает…» Башмаков вдруг ощутил себя мрачным серийным душегубом, расчетливо и холодно планирующим убийство Ветиного девства. Он даже почувствовал на себе подозрительные взгляды попутчиков и поднял глаза. Старушка в сером габардиновом плаще и черной капроновой шляпке смотрела на него с угрюмым укором. Он встал и уступил место.

Сантехнический базар у Киевского вокзала состоял из двух частей. Официальную часть составляли длинные ряды прилавков, заваленных никелированными смесителями с носиками всех размеров и изогнутостей, вентилями, переходниками, трубками, патрубками, многочисленными запчастями к чему-то, инструментами, розетками, выключателями и прочей комфортооб-разующей мелочевкой. Но, несмотря на это изобилие, подшипника к стиральной машине «Вероника» ни у кого не оказалось. Тогда Башмаков, по совету продавцов, направился в другую, неофициальную часть базара. Это был длинный ряд поставленных на асфальт ящиков, застеленных газетами. На ящиках лежали какие-то ржавые тройники, медные краны, послужившие не одно десятилетие, гвозди, явно уже куда-то вбивавшиеся, древние черные выключатели с маленькими рычажками, похожими на птичьи клювики. Люди, стоявшие возле ящиков, выглядели под стать своему товару — какие-то все бывшие в употреблении, в употреблении безжалостном.

— Подшипники к стиральной машине «Вероника» есть? — спросил Олег Трудович.

Продавец, одетый в шинель без погон, посмотрел на Башмакова грустными неопохмеленными глазами и махнул вдаль грязной рукой. Подшипник нашелся в самом конце ящичного ряда у разговорчивого старичка в вытершейся, но еще приличной пыжиковой шапке.

— Почти новый! — убеждал старик.

— Откуда?