Заначка на черный день

Он еще на что-то жаловался, но мне недосуг было вникать в его трудности. Меня переполняли планы и надежды, жизнь вдруг приобрела новый смысл. Аромат авантюризма, погони за наживой кружил мне голову! Ставки были высоки… ох, высоки! Зато какой кураж! Я, все-таки, азартный человек. Хорошо, что в карты не умею играть.

У самого подъезда я подняла голову — и обмерла. На четвертом этаже, на единственной освещенной лестничной площадке нашей старой «хрущобы» стоял кто-то — громадный, темный, заслоняя могучими плечами лампочку, и внимательно всматривался в дождливую уличную темень, приложив к лицу ладони лодочкой. И я поклясться была готова, что едва он меня увидал, как отпрянул от окна и пропал!

Я нерешительно затопталась у входа. Даже подумывала, не вернуться ли мне к эксгибиционисту… все ж таки мужчина, хоть и чокнутый. Но улица была уже пустынна; возмутитель женских непорочных душ побежал искать новую жертву. Как это он, интересно, не простуживается? Промозглая сырость прохватила меня, мурашки поползли по ногам от мокрых башмаков. Чертова питерская погода! Окно в Европу… а из окон вечно дует…

Пожав плечами, я решительно вошла в темноту подъезда и начала подниматься по узкой лестнице. Чему быть, того не миновать! Не далее как три часа тому назад я была готова ограбить собственную торговую точку! Со взломом, между прочим! Эта мысль почему-то придавала мне уверенности и значительности в собственных глазах. Я отчаянная женщина!

Первый этаж дался легко. На площадке между вторым и третьим я запыхалась и остановилась перевести дух. Ох, лучше бы я этого не делала! Едва стихли молоточки сердца в ушах, как я отчетливо услышала впереди, в кромешной лестничной тьме чье-то частое дыхание. Кто-то большой, тяжелый… Внезапно сопение участилось — и раздался тяжелый стон, полный искренней, глубокой муки. Ужас пронизал меня, как молния, от макушки до пяток. Я замерла.

Между лестничными маршами, далеко наверху, на четвертом этаже забрезжил слабый лучик света. Не желая сдавать завоеванные позиции, я собралась с духом, несколько раз сжала и разжала пальцы в кулаках и осторожно двинулась вперед, стараясь ступать беззвучно. Вытянув вперед правую руку, я ощупывала ею темноту, продолжая левой держаться за перила. Мне удалось сделать несколько шагов, вытянутая рука моя по-прежнему ничего не встречала перед собой, кроме пустоты, как вдруг моего лица коснулись чьи-то горячие влажные пальцы, взявшиеся ниоткуда!

До сих пор не знаю, как я не умерла от разрыва сердца. Одно только объяснение — не судьба. Судьба меня бережет… для электрического стула, не иначе. Я отшатнулась и так заорала, что у самой чуть не лопнули барабанные перепонки! Тот, кто был передо мной, тоже заорал, только я его за своим воплем не слышала. Помня о первоначальном намерении прорваться наверх, к свету, я безрассудно ломанулась вперед грудью (слава богу, еще есть чем ломиться), а неизвестный противник почему-то несся впереди меня громадными скачками и первый добежал до спасительной электрической лампочки. Там мы с ним остановились, привалились к стеночке и смогли полюбоваться друг на друга.

Саму себя я, конечно, не видела, и это к лучшему. Потому что лицо моего визави было такое безумное, что хоть сейчас вези на Пряжку или в Скворцова-Степанова! Без справки и анализов! Я даже не сразу признала в нем того бомжа, которого мы чуть не задавили и которого я потом так беспощадно отшила. Вся растительность на его героическом лице встала дыбом, челюсть прыгала так, что зубы стучали, ручища тряслись — в общем, я охотно поверила, что его только сегодня выпустили из психушки. Вдобавок ко всему, на нем был полный боевой костюм байкера: черная кожаная куртка с замками, заклепками и заплатами на локтях, черные штаны с наколенниками, заправленные в сапоги с металлическими носами, а курчавую гриву опоясывала черная бандана, весьма забавно сочетающаяся с седой бородой Черномора. Признав меня, он потянулся ко мне обеими руками-клешнями в перчатках без пальцев, точно младенец к матери, и радостно заорал:

— Слава Богу, это вы! Я уже думал, вы не придете! А кто это там был внизу?

Он со страхом покосился на черный проем и покивал туда согнутым пальцем, толстым, точно парнасская сарделька.

Я пожала плечами, стараясь удержать в грудной клетке скачущее сердце. С такой жизнью валидол придется в сумочке носить, блин!..

— А от кого же мы с вами бежали?

— Я от тебя бежала, дубина ты стоеросовая! — возмутилась я. — Додумался подкараулить на темной лестнице! От твоего вида и при свете кондратий может схватить!