Занавес

Бойд Каррингтон обладал необыкновенной притягательной силой. Большой жизненный опыт делал его приятным собеседником. Он рассказал мне о днях, проведённых в Индии, вспомнил некоторые интересные эпизоды из жизни племён Восточной Африки, и всё вместе это было так интересно, что я отвлёкся и забыл о своих хлопотах относительно Джудит и о сильных тревогах, порождённых во мне откровениями. Пуаро.

Мне нравилось также, как Бойд Каррингтон отзывался о моём друге. Он питал к нему глубокое уважение — за его труд и характер. Хотя и опечаленный нынешним состоянием здоровья Пуаро, Каррингтон, однако, не произнёс слов сожаления. Казалось, он считал, что жизнь, прожитая Пуаро, была сама по себе уже достаточным вознаграждением и что в своих воспоминаниях мой друг может найти удовлетворение.

— Более того, — сказал он, — держу пари, что его ум стал ещё проницательнее, чем прежде.

— Да, это, действительно, так, — горячо согласился я.

— Нет большей ошибки, чем полагать, что неспособность человека передвигаться влияет на его умственные возможности. Ничуть. Наша эпоха намного меньше затрагивает умственную деятельность, чем это кажется. Ей — богу, я не осмелился бы совершить убийство под самым носом Эркюля Пуаро.

— Он бы разыскал вас, если бы вы это сделали, — сказал я с усмешкой.

— Я в этом уверен. Да и не специалист я, — заметил он с сожалением, — по преступлениям. Вы же знаете, я не умею планировать. Слишком нетерпелив. Если бы я совершил убийство, это был бы экспромт.

— Такие преступления наиболее трудно распутывать.

— Вряд ли. Я бы, наверняка, оставил множество следов. Да, хорошо, что у меня не преступный склад ума. Единственного человека, которого я смог бы, по-моему, убить — так это шантажиста. Я всегда считал, что этих негодяев нужно уничтожать. А вы что скажете?

В душе я был полностью согласен с его точкой зрения.

Нас вышел встречать молодой архитектор, и мы стали осматривать имение.

Нэттон был имением эпохи Тюдоров. Его не модернизировали и не перестраивали с середины девятнадцатого века (тогда были сделаны две примитивные ванные комнаты).

Бойд Каррингтон объяснил мне, что его дядя был в большей или меньшей степени затворником, не любил людей и занимал только часть обширного дома. Бойд и его брат проводили там свои школьные каникулы, пока сэр Эверард не стал настоящим отшельником.

Старик так и не женился и тратил только десятую часть своего огромного дохода, так что, когда после смерти были выплачены все его денежные обязательства, нынешний баронет оказался очень богатым человеком.

— Но очень одиноким, — сказал он, вздыхая.

Я молчал. Моё сочувствие было настолько сильным, что я не смог произнести ни слова. После смерти Сайндерс я был одинок и чувствовал себя живым существом только наполовину.

Наконец, несколько запинаясь, я рассказал ему о своих чувствах.

— Да, Гастингс, но у вас было то, чего у меня не было и нет.

Каррингтон замолчал, а затем несколько сбивчиво рассказал мне о своей трагедии, о прекрасной молодой жене, нежном создании, полном очарования и достоинства, но с испорченной наследственностью. Почти все в её семье умирали от пьянства, и она сама стала жертвой этого же проклятья. Не прошло и года после свадьбы, как она не выдержала и умерла от запоя. Каррингтон не винил её. Он понимал, что это было у неё в крови.

После смерти жены Каррингтон вел уединённый образ жизни. Он решил, после такого печального опыта, больше не жениться.

— Одному, — сказал он просто, — как-то легче.

— Да, мне понятны ваши чувства. По крайней мере, вначале.

— Это была такая трагедия. Я рано возмужал и озлобился, — Бойд замолчал. — Правда, одно время был вновь очень увлечён, но она была так молода, и я считал, что нечестно связывать её жизнь с жизнью разочарованного человека. Я был для неё слишком стар, а она была таким прелестным и невинным ребенком!

Каррингтон вновь замолчал, покачивая головой.

— Разве не она должна была это решать? — спросил я.

— Не знаю, Гастингс. Думаю, нет. Она... она была похожа на меня. И потом, как я уже сказал, она была слишком молода. Я всегда буду помнить её в день нашей последней встречи. Её склонённая голова.., несколько смущённый взгляд.., маленькая ручка…

Он вновь замолчал. Слова Каррингтона воссоздали картину, показавшуюся мне необычайно знакомой. Не могу сказать почему.

Голос Бойда Каррингтона неожиданно резко прервал мои мысли.

— Я свалял дурака, — сказал он. — Любой мужчина, упускающий такую возможность, дурак. И вот, я здесь, один, владелец огромного поместья, слишком огромного, и ни одной родной души рядом.

Мне была приятна его старомодная манера излагать свои мысли. Она воссоздавала картину былого очарования и свободы.

— А где сейчас эта девушка? — спросил я.

— Замужем, — отрезал он быстро. — Дело в том, Гастингс, что я уже привык к холостяцкому существованию. У меня есть свои небольшие развлечения. Пойдёмте посмотрим сады. Они были сильно запущены, а сейчас просто очаровательны.

Мы всё осмотрели, и я был восхищён тем, что увидел.