Занятные истории

Можно представить удивление и смущение присутствовавших, которые сразу поняли, что мальчик – Пушкин подшутил над физиономиею Дмитриева, обезображенною оспинами.

* * *

В кружке приятелей и людей любимых Пушкин не отказывался читать свои стихи вслух. Читал он превосходно, и чтение его, в противоположность тогдашнему обыкновению читать стихи свои нараспев и с некоторою вычурностью, отличалось, напротив, полною простотою.

Однажды поздно вечером, перед тем, как собравшимся надо было разъезжаться, его попросили прочитать известное стихотворение «Демон», которое кончается двустишием:

И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.

Только что прочитав эти стихи, Пушкин заметил, что одна из слушательниц, молодая девица, по имени Варвара Алексеевна, зевнула, и мгновенно импровизировал следующее четверостишие:

Но укротился пламень гневный
Свирепых адских сил,
И он Варвары Алексевны
Зевоту вдруг благословил.

* * *

У сенатора, Бориса Карловича Данзаса, был товарищеский обед по случаю получения им высочайшей награды. В числе приглашенных был и Пушкин. Обед прошел очень весело, князь Д.А. Эристов был, как говорится, в ударе, и сыпал остротами и непристойными анекдотами. Все хохотали до упаду; один только Пушкин оставался невозмутимо-серьезным и не обращал, по-видимому, никакого внимания на рассказы князя. Вдруг, в самом разгаре какого-то развеселого анекдотца, он прервал его вопросом:

– Скажи, пожалуйста, Дмитрий Алексеевич, какой ты советник: коллежский или статский?

– Я статский советник, – отвечал несколько смущенный князь, – но зачем понадобилось тебе это знать?

– Затем, что от души желаю скорее видеть тебя «действительным статским советником», – проговорил Александр Сергеевич, кусая губы, чтобы не увлечься примером присутствующих, огласивших столовую дружным смехом.

* * *

На юге, в Екатеринославе, к Пушкину, жившему в непривлекательной избушке на краю города, явились однажды два нежданных и непрошеных посетителя. Это были местный педагог и помещик, горячие поклонники поэта, желавшие, во что бы то ни стало, увидеть Пушкина «собственными глазами». Пушкин в это время завтракал и вышел к гостям, жуя булку и держа в руке недопитый стакан красного вина.

– Что вам угодно? – спросил поэт.

– Извините, Александр Сергеевич… Мы пришли посмотреть на великого писателя.

– Ну, значит, теперь вы уже посмотрели на великого писателя… До свиданья, господа!

* * *

Однажды Пушкин был очень не в духе. Он очень нуждался в деньгах, а скорого получения их не предвиделось. В эти неприятные минуты является какой-то немец-сапожник и энергично требует видеть Пушкина. Раздосадованный поэт выходит и резко спрашивает:

– Что нужно?

– Я к вам, господин Пушкин, прихожу за вашим товаром, – ответил немец.

– Что такое? – с недоумением спросил снова поэт.

– Вы пишете стихи. Я пришел покупать у вас четыре слова из вашего стиха; я делаю ваксу и хочу на ярлыке печатать четыре слова: «яснее дня, темнее ночи», за это я вам дам, господин сочинитель, 50 рублей. Вы согласны?

Пушкин, конечно, согласился, а немец, довольный вполне сговорчивостью поэта, ушел заказывать желаемые ярлыки.

* * *

Однажды Александр Сергеевич пришел вместе с Мицкевичем к сестре своей Ольге Сергеевне, когда обычные посетители были уже в сборе; гости – одни в ожидании музыкального сеанса, другие виста – расхаживали по комнатам, и тут-то произошел известный обмен добродушных фраз между русским и польским поэтами.

Пушкин и Мицкевич вошли вместе.

– Дорогу господа, туз идет, – возвестил Мицкевич, указывая на Александра Сергеевича.

– Нет, вы проходите прежде! Козырная двойка туза бьет, – сострил Пушкин.

* * *

В одном из писем к Дельвигу из тверской деревни своего приятеля, Пушкин рассказывал анекдот о себе:

«Н. М. (приятель поэта) здесь уморительно мил. На днях было сборище у одного соседа, я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно ехать туда же. Мать принесла им изюму, черносливу и думала тихонько от них убраться. Н.М. их взбудоражил. Он к ним прибежал: дети, дети! Мать вас обманывает; не ешьте черносливу, поезжайте с нею. Там будет Пушкин – он весь сахарный… Его разрежут и всем нам будет по кусочку… Дети разревелись: не хотим черносливу, хотим Пушкина!.. Нечего делать, их повезли, и они сбежались ко мне, облизываясь; но увидав, что я не сахарный, а кожаный, – совсем опешили».

* * *

Живя в Екатеринославе, Пушкин был приглашен на один бал. В этот вечер он был в особенном ударе. Молнии острот слетали с его уст; дамы и девицы наперерыв старались завладеть его вниманием. Два гвардейских офицера, два недавних кумира екатеринославских дам, не зная Пушкина и считая его каким-то, вероятно, учителишкой, порешили, во что бы то ни стало, «переконфузить» его. Подходят они к Пушкину и, расшаркиваясь самым бесподобным образом, обращаются: