Занимательная ботаника

Впрочем одна нелепость не приходила в мою детскую голову: я никогда не мечтал пойти в «Иванову ночь» в лес и найти там «разрыв-траву» — огненный цветок папоротника. Ещё в те времена, когда я отправлялся на ботанические экскурсии «верхом на палочке», я уже знал, что у папоротников никаких цветов не бывает и что размножаются они спорами, вырастающими на изнанке листьев.

Рассказывая о папоротниках, отец говорил мне:

— Цветов у папоротника не бывает, но есть папоротники, у которых споры образуются на отдельных частях листа, пожалуй, похожих на кисточку цветов или бутонов. У нас водятся два очень интересных маленьких папоротничка такого рода: гроздовик (Botrychium) и ужовник (Ophioglossum)^[46].

Рис. 100. a — ужовник обыкновенный (Ophioglossum); б — гроздовик, ключ-трава (Botrychium).

Показав мне эти папоротнички на рисунках, отец добавил:

— Ботрихиум я в нашей местности изредка находил, вот офиоглоссума ещё не находил никто. Вероятно, он вовсе уже не так редок, но трудно его заметить. Вот ты — глазастый; найди мне офиоглоссум, будешь молодец! Растёт он обыкновенно на сыроватых, мшистых местах.

Надежда найти офиоглоссум увлекла меня, разумеется, чрезвычайно. Немало исходил и даже исползал я подходящих мест, но всё — тщетно. Лишь на следующее лето пришлось мне впервые увидеть офиоглоссум, но первыми подметили его не мои зоркие детские глаза, а близорукие, но более опытные глаза отца. Любопытно, что отец нечаянно нашёл первый офиоглоссум точь-в-точь при таких же условиях, как раньше нашёл его ещё один ботаник. Отец выкапывал одну из красивейших наших орхидей (Orchis militaris — ятрышник шлемовидный), чтобы пересадить в садик около дома, и вдруг на том коме земли, с которым была выкопана орхидея, заметил крошечный офиоглоссум^[47].

«Лиха беда начало» — говорит пословица. На следующей экскурсии отец сразу нашёл целую группу этих оригинальных папоротничков. Присмотревшись к ним, и я стал находить их то здесь, то там, и очень скоро офиоглоосум перестал быть для меня заманчивой редкостью. Оказалось, что ботрихиум, ранее считавшийся более обыкновенным, на самом деле встречается у нас заметно реже.

В эпоху первых гимназических годов отыскивать папоротнички было моей специальностью, своего рода любимым спортом, а потому, когда к моему отцу обратились с просьбой собрать для издания по сто экземпляров более интересных растений, именно мне была поручена задача найти сотню офиоглоссумов и сотню ботрихиумов. С офиоглоссумами сладить можно было сравнительно легко, тем более, что они часто встречаются целыми группами; но с ботрихиумами дело подвигалось плохо, несмотря на помощь брата. Мы могли найти не более трех — четырех штук в день; но ведь требовалась в короткий срок целая сотня. Мы привлекли к работе приехавшего к нам гимназического товарища. Сперва он казался безнадежно плохим помощником. Чтобы приучить его к работе, мы находили ботрихиум, очерчивали вокруг него небольшой участочек земли и говорили:

— Вот внутри этой границы наверняка есть ботрихиум, совершенно такой же, как вот этот, который у тебя в руке. Отыщи!

Товарищ бился час, перебирал всю траву руками, и всё же не умел найти или — ещё странней — указывал нам другие растения, имевшие лишь отдаленное сходство с ботрихиумом. Лишь два дня спустя, он как-то сразу овладел способностью быстро замечать ботрихиумы среди других трав, стал находить их не хуже нас с братом и значительно ускорил добычу сотого экземпляра.

Несравненно реже, чем маленький Botrychium lunaria встречается у нас более крупный Botrychium matricariae, иначе называемый Botrychium rutaefolium (гроздовик рутовый). Когда я в ранней юности находил его, я радовался так, как радуется рыболов, поймавший на удочку огромную щуку, или охотник, застреливший медведя. Однако мне везло: я набирал их достаточно и для гербария отца, и для многих его знакомых ботаников.

Рис. 101. Гроздовик рутовый (Botrychium matricariae).

Не так редко, но всё же далеко не часто Botrychium matricariae можно найти на торфяниках. Много позднее, после моих мальчишеских увлечений, я нашёл однажды под Москвой, на очень небольшой полянке, около торфяного болота, сразу 22 великолепных экземпляра. Все они были на редкость крупные; лишь один из них не превышал обычно указываемой нормы от 8 до 15 сантиметров; остальные были не менее 20 и доходили до 32 сантиметров. Довольно тщательно осмотревши окрестные подходящие места, я на значительном участке в два-три кв. километра нашёл ещё только один экземпляр. Осматривая те же места ещё несколько раз в последующие годы, я уже ни разу не находил ни одного. Надо полагать, более частыми они бывают лишь местами и только в некоторые урожайные годы^[48].