Занимательная история Георгия Золотова и ему подобных

Маш, люблю тебя, вспоминаю твои волосы и представляю объятия, я всегда с тобой, мы с тобой навечно».

Это стало самым длинным письмом в истории их отношений, потом Гоша писал еще:

«Маш, Маша, я очень скучаю…

Твое письмо, наверное, не дошло, просто хочу, чтоб ты знала, что я его не получил, или же ты, может, очень занята. Какие у тебя новости, прошло уже больше месяца с последней весточки от тебя… Как учеба, работа? Надеюсь на скорый отпуск. Должен сказать, что только мысли о тебе меня спасают, нельзя так говорить, особенно ввиду ситуации, но я бы убил кого-нибудь за встречу с тобой. Пиши, Маш, люблю тебя».

А потом:

«Маша, Маш, как ты там?

Я очень переживаю, у меня проблемы с другими солдатами, я весь на нервах, почему не пишешь, или пишешь, или адрес потеряла, пожалуйста, найди время – ответь. Я люблю тебя! Люблю до смерти, но теперь еще и злюсь, знаю, не нужно, но ты не пишешь, солдаты подшучивают, я их убить готов. Маша, я люблю тебя! ЖДУ!»

Гоша не мог не переживать, обычно его голова взрывалась от шума взорвавшихся гранат, но теперь еще и из-за его девушки – он просто не мог выдержать разлуки, не мог смириться с молчанием.

У Маши был свой взгляд на вещи: она-то ведь не была на войне, и винить ее за это не приходится. Но время шло, квартирники продолжались, Маша была красавицей, умницей, и однажды она встретила другого парня… Конечно, все случилось не сразу, и ей с ее девичьего взгляда казалось очень гуманным оставить Георгия в покое и не оставлять ему надежды – просто разорвать все отношения. Вот только ему сообщить она забыла.

Георгий же в то же время смотрел в будущее словно аист, нашедший свою половинку, и ее молчание виделось ему лишь препятствием, которое они должны были преодолеть. Он боялся, что Мария заболела, опасался всего, что только могло случиться, но даже не мыслил о предательстве. Девятнадцать лет – это сложно; 19 лет и война – это ад; 19 лет, война и предательство любимой – это жизнь.

И Георгий очень скоро должен был встретиться с жизнью один на один, с той жизнью, к которой его вера в комсомол, его война в Афганистане, его мать Людмила, его порывы в любви, все вместе взятые знания никак не могли помочь – ведь все рухнуло.

Эти все знания не только не помогали, но и рвали душу, бестелесную материю – но она кровоточила, жгла и душила. Все образы – с похорон его отца, все с того самого момента, как он застал свою плачущую мать на кухне, с того самого дня, когда он впервые почувствовал голод и убил первого ребенка в своей жизни – все это выплеснулось на него будто из огромного чана с кипятком… А потом он палил, палил, палил из своего автомата, и уже будучи подстреленным, не прекращал кричать, хотя физической боли практически не было.

В реальном мире, после окончания боя, вернее, после окончания стрельбы именно в том переулке, два сослуживца, сговорившись из укрытия, молниеносно подхватили Георгия на руки и вбежали с ним в укрытие. Там санитары насчитали пять пулевых отверстий.

В отпуск Гоша так и не отправился, был нетранспортабелен.

Пули не зацепили жизненно-важные органы, но сделали походку Георгия узнаваемой – все, кроме пятой, у самого мозга, удалось удачно извлечь, теперь они продолжат свое существование в мешочке. Пять пуль – это сердце Гоши, которое освинцевалось, пронзив его тело.

Гоша вернулся ветераном и инвалидом. Под трибунал его не отдали, так как не были доказаны неправомерные действия, но также в отчете было указано, что он храбро закрывал своих товарищей от пуль, за что и получил медаль. И все знали, от командиров до собратьев, отчего Гоша вдруг стал героем, отчего перестал бояться чужих автоматов. От того, что ему свою жизнь уже было не жаль, он с радостью бы с ней в тот день распрощался – но ангелы распорядились иначе. Ему и представить было сложно, что его ждало впереди, перед каким выбором снова его поставит жизнь.

7