Занимательная медицина. Развитие российского врачевания

Кто был по национальности этот первый, заболевший малыш, – история о том как-то умалчивает вообще… А дальше – случаи заболевания посыпались, словно снопы на щедрой крестьянской ниве. Говоря иными словами, чумовая зараза все разрасталась, к тому же – с новой, явно удвоенной, а то и с утроенной, учетверенной даже грозной силой и какой-то неотвратимой неизбежностью.

Чтобы как-то поближе входить в контакты с местным населением (а оно, по преимуществу, было уже сплошь молдаванским, тогда как деревни, населенные преимущественно украинским людом, попадались крайне редко), – полковому доктору необходимо было погружаться также в дебри чуждого ему молдавского языка. Правда, порою в нем угадывался лишь какой-то удивительно чуткий отзвук такого знакомого ему латинского языка. А ведь он сам уже довольно бегло знал, то есть, – понимал все человеческие разговоры на французском, древнегреческом, английском и немецком языках, не говоря о латинском, профессиональном языке всех медиков.

А разговаривать было необходимо, чтобы получше узнать распространенные в народе местные обычаи и формы лечения злосчастной чумы. И это ему, рядовому полковому врачу, – вполне удавалось…

* * *

Боевые операции, между тем, развивались своим путем. Только уже под руководством наместника Малороссии – генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева.

Вскоре, после разгрома 150-тысячной турецкой армии, русскими войсками были взяты города-крепости Измаил[30], Аккерман, Исакча, уже упомянутый нами город-крепость Браилов…

Силы же молодого полкового врача Самойловича – были уже заметно подорваны.

Еще в 1769 году он был госпитализирован в Изяславском военном госпитале, однако как-то быстро успел или даже сумел подлечиться там.

Между тем, упорная русская армия, победоносно сражаясь и неуклонно продвигаясь вперед, достигла уже столицы теперешней Румынии, города Бухареста (по тогдашнему – Букурешти). За весьма успешное проведение задуманных им операций, генерал-фельдмаршал граф Румянцев удостоился прибавке к своей фамилии приставки «Задунайский», множества орденов, чинов и новых наград.

Полевая почта, тем более – в труднейших походных условиях, не успевала угнаться за быстро меняющим свою дислокацию Копорским полком. А на почте хранилось явно уже запоздалое извещение, которое гласило, что полковой доктор Самойлович, и без того уже будучи жестоко израненным, остро нуждается в отдыхе, что он немедленно должен быть отправлен в город Оренбург для подготовки там будущих воинских кадров…

В далеком Оренбурге его назначали на должность врача третьеразрядного гарнизонного батальона…

* * *

Путь к Оренбургу пролегал тогда только через Москву.

Ради этого нужно было ему пересечь не только относительно небольшую Румынию, довольно крохотную Молдавию, но и всю обширную Украину. Затем – наведаться в Киев, в города Нежин, Чернигов, чтобы попасть окончательно в первопрестольную русскую столицу.

Однако в Оренбург он так и не попал. Поскольку задержался сначала еще в Василькове. Там находилась грозная карантинная застава, на которой служил теперь врач Иван Полетика.

А жил Иван Андреевич на Печерском форштадте, в самом городе Киеве. На службу лишь наезжал. Вернее – вечно на ней пропадал, позабыв о жене и детях. Жаловался лишь на то, что все «вымершие» дома в Киеве безбожно так разворовываются. Какие-то темные людишки вовсю торговали теперь вещами, выкраденными из опустевших домов и квартир…

Казалось, даже небо над самим Васильковом выглядело до крайности закоптевшим. В самом этом небольшом городке – повсеместно пылали так называемые «куровища». Они размещались почти везде: особенно же – на больших площадях.

Жители сжигали на них навоз, солому, дрова, всякую прочую дребедень, абсолютно ненужную в их хозяйствах.

При этом – все вокруг содрогалось от непрестанного колокольного звона, от непрерывной пальбы из каких-то громадных пушек, вроде бы – даже самых крупнокалиберных…

Та же картина, только еще более докучная, наблюдалась и в Киеве, былом центральном городе всей ушедшей в забвение Киевской Руси.

Вот и теперь, набираясь сил, Самойлович повторял своему другу и учителю Ивану Андреевичу Полетике, что вовсе не эти «миазмы» являются, в самом деле, разносчиками чумы, но что-то совершенно иное, что-то, не очень понятное даже ему самому. Вроде – какие-то контакты живых, еще вполне здоровых на вид людей, но только уже заболевших этой проклятой чумной заразой…

А сам он по-прежнему не знал ни минуты покоя.

Говорил, что явно спасают от чумной заразы пропитанные уксусом и дегтем сапоги, да некие подобия халатов и колпаков, прикрывающих головы людей, которые неусыпно ухаживают за только что заболевшими своими товарищами…

* * *

Тем временем – он глядел на Днепр. Один вид могучей славянской реки успокаивал его постепенно.

Побродил он также немного по Киеву, по таким знакомым ему закоулкам, в которых, еще когда-то, в дни своей молодости, усиленно обносил плодородные вишенные и прочие фруктовые деревья.