В таких случаях он просил больных прикрывать грудную клетку туго натянутой рубахой, а сам надевал на правую руку тоненькую перчатку. Он проходил по грудной клетке – как по клавишам какого-то чуткого музыкального инструмента, как делал это не раз, садясь за свой клавесин, чтобы воспроизвести на нем новое произведение божественного Амадея Моцарта. Ему все чаще, все легче и скорее удавалось почувствовать границы, на которых звуки обретали какое-то новое качество. Не видя этих границ, он вскоре научился определять их по одним лишь более или менее уверенным звукам.
Это были первые, но такие важные шаги. День за днем, собирая по крупинкам опыт, поначалу – все так же в глубокой тайне от коллег и вообще от кого бы то ни было, а затем уже открыто, радуясь собственным успехам (а все они были такими явными!), – он разрабатывал свою собственную методику. Ему все чаще и все уверенней удавалось распознавать скопление жидкости между плеврой и легким, определять увеличение размеров околосердечной сумки, выявлять расширение желудочков сердца…
Так миновало целых семь лет.
Наконец, он почувствовал, что добился поставленной цели.
Выработав оригинальную методику обследования грудной клетки, он отважился в 1761 году опубликовать свой трактат, исполненный на латинском языке и озаглавленный
На 95 страницах этого скромного по объему труда обосновал он свое замечательное изобретение, которое представляло собою прямую, непосредственную перкуссию внутренних органов.
Реакция ученого мира оказалась неожиданно агрессивной и даже оскорбительной для автора.
Многие врачи были абсолютно уверены, будто бы нечто подобное они уже давно вычитали… у Гиппократа. Будто бы все, что описано ныне доктором Ауэнбруггером, есть не что иное, как сотрясательный шум, о котором говорится еще у отца медицины, у самого Гиппократа.
«Хорошее открытие! – шутили венские обыватели, науськанные наперед врачами. – Лучше бы его назвать
Но так говорили еще более-менее добродушные люди.
На Ауэнбруггера обрушились удары зубров венской медицинской школы, и он, человек по натуре более чем скромный, уже не рад был, что осмелился заикнуться о невольных своих достижениях.
Он начал даже сомневаться, а не поддался ли он порокам, не поддался ли обманчивому чувству зазнайства… Зачем было говорить об этом миру?
Однако сказанного не воротишь. Приходилось терпеть и дальше.
Правда, нашлись и благосклонные читатели. Французский врач Франсуа де Шассиньи, основательно проштудировав книгу неизвестного ему венского коллеги, пришел к совершенно иным выводам. Увидев в предлагаемом методе неоспоримую пользу, он перевел часть книги на французский язык, обосновав с ее помощью свои собственные нововведения.
Однако… Об открытии Ауэнбруггера постепенно забывалось. Споры о нем почти что заглохли, а сам автор продолжал лечить своих пациентов, пока у него хватало сил, не отрекаясь от своего метода диагностики путем обновленной перкуссии, но и не настаивая на его чрезмерном распространении.
Он был уже глубоким стариком, когда, на исходе девятого десятка лет, в 1808 году, его вдруг известили, будто открытый им метод перкуссии нисколько еще не утрачен!
Ему сказали, что знаменитый французский медик Жан Корвизар, личный врач Наполеона Бонапарта, гремевшего тогда на всю Европу, – полностью перевел его книгу на французский язык, издал ее вкупе со своим, весьма лестным для венского автора, комментарием, в котором описал свои собственные достижения, полученные на основании этого нового в медицине метода!
Наверняка же, эти запоздалые известия все же сильно порадовали старого врача, невзирая на его неподатливую скромность. И он умер с чувством хорошо исполненного жизненного долга.
А метод перкуссии, можно сказать, – с легкой руки Корвизара, не только пошел разгуливать по всей Европе. Более того, – его тут же стали всячески совершенствовать.
Французский врач Пиорри, ученик Лаэннека, о котором нам необходимо сказать хотя бы несколько слов, попытался поначалу делать то же самое, что предлагал Ауэнбруггер, но только постукивая кончиками пальцев правой руки по пальцам левой, зато положенными на обследуемое место. Уже одна эта, вроде бы незначительная, модификация старинного метода, превращала перкуссию в способ опосредованного обследования больных.