Занимательная механика

— Почти все завидуют, — улыбнулся Сан Саныч. — В мире есть только три коллекции лучше нашей. И пять подобных.

— Сколько же времени потребовалось, чтобы собрать такое богатство?

— Много, — не стал скрывать Карпов. — Много поколений. Отец, дед, прадед, прапрадед…

— То есть века с девятнадцатого?

— С конца восемнадцатого, если быть точным. Начало положил мелкопоместный дворянин Александр Григорьевич Карпов, кстати, мальчиков в нашей семье принято называть или Александрами, или Григориями.

— Но не чередуя.

Волков хотел пошутить, но понял, что брякнул не то: на лицо Карпова набежала тень.

— Я младший сын, — коротко ответил нумизмат. — Мой старший брат, он… он утонул.

— Извини.

— Это было давно. — Глоток пива, короткая пауза, и к Сан Санычу вернулось веселое настроение. — Так что у нас не только богатая коллекция, но и с хорошей родословной. Честная.

Таких, честных, осталось мало, можно сказать — совсем не осталось. Слишком много потрясений пришлось пережить России в двадцатом веке. Мировая война, революция, новые хозяева жизни: голодные, жадные, жестокие, дорвавшиеся до власти и жаждущие богатства, еще одна война… Пару лет назад Волков видел чудесное собрание картин, возникшее благодаря тому, что дедушка коллекционера заведовал продуктовым складом в блокадном Ленинграде. Рассказанная Сан Санычем история стала последней каплей: Федор понял, что не сможет не уважать семейство Карповых.

— Как же вам удалось сохранить коллекцию?

— Мы ведь занимаемся деньгами, а это накладывает отпечаток. — Саша выразительно подмигнул Очкарику. — Умеем договариваться.

— Банкиры тоже занимаются деньгами, — усмехнулся Волков, — а договориться с грабителями не могут.

— Тут вопрос: что за банкир? У одного деньги вертятся, как мельничные жернова, проценты растут, клиенты жиреют, а у другого — то мошенничество какое, то ограбление.

— В чем разница?

— В отношении к делу. То, что служило моему предку забавой, постепенно превратилось в смысл жизни нашей семьи. Хобби стало главным занятием, но ведь это совсем не плохо, согласись? Ты, к примеру, можешь похвастаться тем, что хобби превратилось в работу, и ты получаешь настоящее удовольствие от того, чем занимаешься? А не отрабатываешь зарплату?

— Могу.

Карпов несколько мгновений не сводил с Федора взгляд, затем чуть заметно кивнул и произнес:

— Тебе повезло.

— Я знаю.

— В таком случае ты понимаешь, о чем я говорю. Мы сохранили коллекцию, потому что видим в ней смысл жизни, видим наше предназначение. Мы можем быть только вместе — она и мы. Поодиночке не выжить. Присаживайся.

Мужчины расположились в креслах.

— Дед рассказывал, что в тридцатые годы к нам частенько захаживал один серьезный революционный товарищ, Дмитрий Моисеевич Габельман. Член ЦК, между прочим, и большой любитель нумизматики. Коллекция у него была великолепная. — Карпов смотрел прямо на Очкарика и улыбался. Но не так весело, как обычно. И не грустно, как при упоминании о брате. Холодно улыбался. — Дмитрий Моисеевич составил ее из двух собраний: врача Анатолия Васильевича Бехтерева и графа Сомова. С графом, как ты понимаешь, все получилось просто — его расстреляли во дворе собственного дома. А Бехтерев коллекцией купил себе жизнь. Габельман его отпустил.

— Честный человек, — пробормотал Федор.

— И не говори, — согласился Карпов. — Правда, во время торга Дмитрий Моисеевич забыл предупредить Бехтерева, что отпускает только его, а жену и сына оставляет. Их расстреляла ЧК. Узнав об этом, Анатолий Васильевич покончил с собой.

— Грустная история.

— Да уж, не веселая.

— Как же твоему деду удалось спастись от последствий знакомства с таким человеком?

— Во время смуты дед с прадедом вывезли коллекцию из Москвы и долго прятались где-то на Смоленщине. Габельман, не прекращая заниматься революцией, старательно искал их, но найти не смог…

— То есть он знал о вашей коллекции?

— Конечно, знал. Дмитрий Моисеевич увлекался нумизматикой с детства и был прекрасно осведомлен обо всех российских коллекционерах. Революция помогла ему использовать эти знания на практике.

— Тогда зачем ваши предки вернулись в Москву?

— Потому, что мы местные. — Карпов пожал плечами, снова улыбнулся. Он, похоже, обожал улыбаться, этот парень с кукольными глазами. Произнес весело:

— Масковские мы, куда же было возвращаться?

Действительно: куда?

— Дед и прадед старались вести себя тихо, но через некоторое время Габельману все же удалось их разыскать. — Сан Саныч глотнул пива. — Он был упорный товарищ… К счастью, времена изменились, романтическая вольница первых лет революции осталась позади, и Дмитрий Моисеевич не мог просто отобрать у нас коллекцию, а нанимать уголовников побаивался. Габельман, знаете ли, не был особенно храбр. Он попытался договориться с прадедом, но получил отказ.

— В те времена у членов ЦК были очень большие возможности, — заметил Федор.