Занимательная механика

В странные девяностые годы бандитов не то чтобы не ловили… но в некоторых случаях было правильнее с ними договариваться, и Очкарику, при поддержке уже набравшего изрядный вес в определенных кругах Ильи, удалось снять Рыжкова с крючка. Бандитам вернули стоимость потраченного на Яшу героина и выплатили штраф — тридцать тысяч долларов. «Милая женщина» навсегда исчезла с горизонта. Рыжкова Петрович отправил в заграничную клинику, а саму историю друзья решили не предавать огласке. О злоключениях Яши не знал никто, даже Мама Валя и Оксана.

— Привет, — бросил Очкарик.

— Привет, — кивнул открывший дверь Рыжков. — Кофе будешь?

— Не откажусь.

— Проходи. — И направился на кухню. — Только молока у меня нет.

Яша прекрасно знал, что Волков пьет исключительно черный кофе, но все равно сообщил об отсутствии молока. Всегда сообщал.

— Да я обойдусь, — привычно отозвался Федор. Квартира Рыжкова, которую Очкарик помнил с детства, была обставлена новой мебелью: почти всю старую Яша спустил на наркотики до того, как встретил «милую женщину». Стрекалов не только отправил друга, на лечение, но оплатил ремонт в его квартире и новую, обстановку.

— Работал? — Волков присел на табуретку и показал пальцем на лежащие на столе исписанные листы бумаги. Но не притронулся к ним, знал, что Рыжков этого не любит.

— Не получается, — не оборачиваясь ответил Яша. — Не идет.

Но главное, он пытается. Он хочет. После возвращения из клиники Рыжков сжег все, что написал в «героиновую эпоху», и несколько месяцев не притрагивался к перу. Теперь он возвращается.

— Почему ты не приехал к Петровичу?

— Работал. — Яша поставил на стол две кружки с растворимым кофе, уселся напротив Федора, но смотреть на друга не стал, повернулся к окну.

— Илья ждал.

— У меня смокинг в стирке.

— У меня тоже, — в тон ему отозвался Очкарик. — Поэтому я ездил в джинсах и свитере. Петрович стерпел.

— Твои джинсы, наверное, стоят дороже всего моего гардероба, — проворчал Рыжков.

— А это важно?

— А разве нет?

— Нет, — твердо ответил Волков.

— Блин, да когда вы поймете, что мы люди разного круга? — взорвался Яша. — Когда?! Когда перестанете доставать меня своей жалостью?

Судя по красноте глаз и количеству исписанных листов, он работал всю ночь. Пытался работать. У него не получалось. Стихи, которые бы с радостью запели любые «фабриканты», выводили Рыжкова из себя. Бесили. Нестерпима была сама мысль, что он пишет на таком уровне. Нестерпимо было сравнивать их с работами из первого сборника.

— Что вы ко мне лезете?!

— А что нам еще остается? — усмехнулся Волков. — Мы ведь друзья.

— Мещане хреновы! Достали вы меня со своей поганой моралью! Вы что, по вечерам перед собой отчитываетесь, что ли? «Доброе дело сегодня сделал? Молодец, Федя, ставь галочку». Что вы понимаете? Что?

Он был пьян. Пьян от бессонницы и неудачной работы. Пьян от тоски. Пьян от злости на самого себя. Он выкрикивал оскорбления, а Федор молча прихлебывал кофе и щурился. Пусть Яша выпускает пар. Пусть лучше так, чем с помощью шприца. Пусть бесится. Я потерплю.

— Думаешь, мне легко понимать, скольким я вам обязан? Уже обязан! А Петрович еще говорит: иди ко мне! Блин, да что я там буду делать? Стану членом общества? Член вам, козлы! Я не сдамся! Ты понял? Я не сдамся!

Вопли закончились. Рыжков вытащил из кармана тренировочных брюк платок и принялся сморкаться. Только он мог ухитриться подцепить простуду посреди лета. С самого детства ухитрялся.

— Побрейся, — негромко сказал Очкарик.

— Что? — Яша недоуменно посмотрел на Волкова. — Что?

— Побрейся. Щетина еще никому не помогла.

— А не-щетина помогла?

— Когда человек опрятен, когда он в тонусе, он начинает думать по-другому, — спокойно произнес Федор.

— Позитивно, — зло усмехнулся Яша.

— Позитивным становится общий настрой.

— Переквалифицировался в психоаналитики?

— Делюсь опытом. Или ты думаешь, что депрессии только у богемы случаются? Мещане, знаешь ли, тоже не из железа сделаны.

— А-а… — Рыжков погонял по столу опустевшую чашку, покривил губы, словно подбирая очередное оскорбление, и действительно сказал… Но это не было ругательством, Яша уже выпустил пар: — Как там Оксана?

— Нормально, — ответил Федор.

— Мама Валя?

— Скучает по тебе.

— Ага. — Рыжков опустил голову. — А Петрович все носится со своим стеклом?

— Построил цепную передачу: две шестеренки, ручка…

— Часов ему показалось мало?

— Насколько я понимаю, это первый шаг к чему-то большему.

— К стеклянному велосипеду?

— Почему нет? — пожал плечами Волков. — Во всяком случае, передача у него уже есть, осталось приделать колеса.

Яша впервые посмотрел Федору в глаза. Нахмурился, пытаясь понять, шутит друг или говорит всерьез:

— Разве это возможно?

— Разве для Петровича есть понятие «невозможно»? — парировал Очкарик. — У него целая фабрика в распоряжении, захочет — сделает стеклянный велосипед, захочет — еще чего-нибудь. Человек нашел себя.

— С такими деньгами трудно найти кого-нибудь другого.

— С такими деньгами трудно вообще остаться человеком, — вздохнул Федор. — А Петрович — сумел. — Помолчал, посмотрел на часы и закончил: — А ты его обидел.