Занимательная сексопатология

Вадим же, видя эту картину, вибрирующий вибратор и холодная к его призывам вульва, потребовал не издеваться над вещами, а дать им совокупиться. На это последовало выключение фаллоса и совет, выраженный в резкой форме и сводившийся к тому, что продавщица честная девушка и не желает потакать всяким маньякам, которые не хотят покупать товар, а лишь глазеть на халяву. Несчастный Жидков, горя праведным гневом, приобрел эту сладкую парочку.

Несколько дней он экспериментировал с ними, выяснил, что органы японского производства и в них заложена возможность говорить одно и то же на десятке языков. Причем когда они находились в разъединенном состоянии, фразы были одни, а когда искусственные гениталии занимались между собой сексом - лексикон их полностью менялся.

Из этого, а так же из желания хоть чем-то компенсировать затраты на их приобретение, Вадим и записал и выпустил эту кассету. На днях, по его заявлению, должно выйти продолжение - «Песни совокупленных гениталий».

Но, уже зная историю их возникновения, я ее покупать не буду. Брезгливо, как-то, знаете ли… Механическая эротика… Фу!

Я ПАМЯТНИК СЕБЕ ВОЗДВИГ…

Недавно мне довелось отдыхать в одном из подмосковных Домов Отдыха. Представьте себе дореволюционную помещичью усадьбу, переделанную в столовую, пара новых корпусов, по моде шестидесятых - стекло и бетон, парк с аллеями, над которыми нависают вековые липы. Вокруг тишина и благолепие.

Лишь торчат уродливыми напоминаниями о советской власти понатыканные там и сям гипсовые скульптуры рабочих, колхозниц, спортсменов и спортсменок. Большинство из них уже лишились рук или голов и возвышаются над прогуливающимися, вызывая лишь кривые ухмылки.

В один из вечеров я совершал моцион по одной из таких аллеек, на которой было две скульптуры, одна напротив другой. Безголовая колхозница с гордой осанкой и тушкой курицы в лукошке и присевшая, готовая прыгнуть на свою визави, бедрастая пловчиха, лишенная обеих рук, которые, по задумке скульптора, должны были обретаться за спиной девушки.

В конце аллеи орошал мертвенно-белым светом землю, кусты бузины и заросли крапивы одинокий фонарь. Вдруг, краем глаза, я заметил за пловчихой странное ритмичное шевеление, словно кто-то прятался за ней там, на постаменте и при этом слегка покачивался взад-вперед. Не спеша, прогулочным шагом, я стал приближаться.

Внезапно из тени гипсовой девушки появилась фигура. Сверкнуло белое тело, послышался шелест, словно кто-то натягивал на себя одежду. Удар ног о землю, и сквозь крапиву, незнакомец ринулся прочь. Но в какой-то момент свет далекого фонаря упал на его лицо, и я узнал…

На следующее утро я подкараулил его в столовой после завтрака. Зная, что он шахматист, я предложил ему партию.

Согласие было получено, и он сделал первый ход королевской пешкой. Я ответил и попытался завести беседу.

К концу дебюта, я знал, что его зовут Валентин Сергеевич, что он скульптор, живет в Москве, был женат, разведен, имеет взрослого сына и дочь. Он же успел получить от меня аналогичные сведения. Позиция складывалась в мою пользу, и перед тем, как объявить ему шах, я спросил:

- Простите за любопытство, но что вы делали вчера вечером около статуи?

Ответ на угрозу королю был элементарный, но он молча думал над ходом несколько минут. Наконец Валентин Сергеевич вздохнул и обреченно произнес:

- Я сдаюсь.

Пораженный, я посмотрел ему в глаза. Они улыбались. Если до начала партии вся его фигура была ссутуленной, то сейчас картина разительно переменилась. Мой партнер помолодел и выпрямился, словно сбросил долой несколько лет.

- Я не об игре… Вы - журналист. Вы, как врач, обязаны хранить тайны своих респондентов. А я расскажу вам кое-что любопытное.

Я болен. Моя болезнь называется агалматофилия. Именно ей страдал легендарный Пигмалион, воспылавший любовью к своему творению. Но увы, его любовь к скульптуре оживила ее. А моя… Доставляет мне одни лишь мучения.

Началось это давно, в сопливом детстве. Я очень любил наблюдать за работой моего отца, довольно известного скульптора и архитектора. Особенно мне нравилось смотреть, как он лепил обнаженную натуру.

Я прятался на втором ярусе его мастерской, приходила девушка, раздевалась, а мой отец брал кусок грязно-зеленого пластилина и превращал его в статуэтку.

К отцу ходило несколько натурщиц, но из всех мне приглянулась лишь одна. Конечно, созерцание обнаженного женского тела стимулировало мои подростковые фантазии. Я мысленно ставил себя на место отца, лепил, а потом занимался с ней сексом.

И однажды, придя в мастерскую, я увидел ЕЕ. Она лежала на полу, обнаженная, но, увы, созданная человеческими руками из того же пластилина. Но мне казалось, что это она, та девушка лежит здесь нагая и живая.

Я не мог отвести взгляда от ее лона. Наконец, я решился. Раздевшись донага, я лег на нее. И тут же эякулировал. Испугавшись, я нашел какую-то тряпку и, как смог, ликвидировал следы своего преступления.