Занимательная стилистика

Однако как же быть с причастиями? Отказаться от них совсем? Но ведь это обеднило бы наш язык, в иных случаях глагольные формы, в которых есть суффиксы с шипящими, могут быть очень нужны… С этим, безусловно, нельзя не согласиться. Однако причастия чаще всего используются в книжных стилях, для которых требование благозвучия не представляется столь актуальным. А если поэту по какой-либо причине захочется обратиться к этим глагольным формам, он должен позаботиться о том, чтобы их звучание не вызывало у читателя неприятных ассоциаций.

Конечно, скопление в речи шипящих, свистящих не украшает слог. Но если обращаться с ними умело, эти звуки придают речи особую выразительность. Например, Н.А. Некрасов не побоялся в стихотворении поставить рядом несколько причастий с неблагозвучными суффиксами, но они как раз и передали отвращение поэта к изображаемому: От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови Уведи меня в стан погибающих За великое дело любви! Не случайно в последней строчке четверостишия звучание речи иное: она освобождается от резкого [р] и повторения шипящих.

Подобную же роль играют неблагозвучные строки в стихотворении М.Ю. Лермонтова «Прощай, немытая Россия…», выражающие негодование поэта против жандармов — их всевидящего глаза, их всеслышащих ушей.

Право писателей использовать в художественных произведениях неблагозвучные сочетания не вызывает сомнения, важно только, чтобы обращение к ним было эстетически мотивировано. Так, А.С. Пушкин одним выразительным глаголом с труднопроизносимым сочетанием согласных нарисовал живую картину зимней езды на санях: Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая (выделенное слово дает нам почувствовать, как полозья саней разметают снег). В. Маяковский также удачно выбрал слово с резким стечением звуков, повторив их в других словах, чтобы передать свое напряжение и дрожь в стихотворении «Товарищу Нетте, пароходу и человеку»: Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор…

Неблагозвучие поэтической речи нередко подчеркивает сложность и драматизм описываемых событий, отсутствие в них гармонии, красоты. Например, у С. Есенина это строки, в которых рисуется враждебный лирическому герою образ «железного гостя»: Видели вы, как бежит по степям, в туманах озерных кроясь, железной ноздрей храпя, на лапах чугунных поезд? («Сорокоуст»). И напротив, благозвучные, напевные есенинские строки обычно отражают красоту русской природы, передают положительные эмоции лирического героя, находящего в своей душе отзвук миру прекрасного: Золото холодное луны, Запах олеандра и левкоя, Хорошо бродить среди покоя Голубой и ласковой страны; Не жалею, не зову, не плану. Все пройдет, как с белых яблонь дым…

Конечно, надо учиться обращению со словом у наших писателей, тренировать слух на различение музыкальных и неблагозвучных строк… Но ведь в повседневной речи мы не говорим стихами, поэтому проблема благозвучия для нас не представляется столь актуальной. Но если вас потянет писать стихи… помните уроки А.С. Пушкина, К.Н. Батюшкова, А.П. Чехова, М. Горького и, конечно, В. Маяковского!

Полночной порою в болотной глуши чуть слышно, бесшумно шуршат камыши (Звукопись)

Поэты часто стараются в звучании стиха передать «музыку» жизни, реальные «голоса» природы. Вам не кажется, что в нашем заглавии (это двустишие из стихотворения К.Д. Бальмонта «Камыши») доносится «шепот» сухих листьев этих болотных растений?

Художники слова давно заметили, что повторение шипящих звуков в русском языке напоминает шум, шуршание, тихие шорохи ветвей… Во всяком случае, так нам кажется.

Конечно, чтобы услышать в поэзии эти «волшебные звуки», нужно обладать воображением, потому что звучание речи не может с абсолютной точностью повторять реальные «голоса» из мира вещей, животных, растений. Но язык выработал свои приемы для отражения этих слуховых впечатлений.