Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

Ну и гордыня! Слышали ответ?

Отнесся как-то я к нему с советом.

Что ж он? Отмел с порога мой совет

Да посмеялся надо мной при этом.

Чацкий

Меня советом вы хотели подарить?

Молчалин

Да-с! и могу совет свой повторить.

Я говорю о той почтенной даме...

Нет нужды называть, вы знаете и сами...

Татьяна Юрьевна!!! Известная, - притом

Чиновные и должностные

Все ей друзья и все родные

К ней непременно надо б съездить вам...

Чацкий

На что же?

Молчалин

Ведь частенько там

Мы покровительство находим, где не метим!

Чацкий

Я езжу к женщинам, но только не за этим

Мне покровительства не надобно.

Молчалин

К тому ж Вам папенька оставил триста душ?

Чацкий

Четыреста.

Молчалин

С такими-то отцами

И мы б могли сводить концы с концами.

А без имения, скажите, как прожить?

Один лишь выход есть: приходится служить.

Чацкий

Служить бы рад, прислуживаться тошно!

Молчалин

Имея триста душ, разборчивым быть можно.

- Я думаю, господа, пора уже прекратить эту перепалку, - сказал я.

- Верно! - поддержал меня комиссар. - Кончайте, братцы, этот базар! Суду все ясно. Точка и ша!

- Давно бы так! - обрадовался Тугодум.

Но следующая реплика комиссара повергла его в изумление,

- Как я говорил, так и вышло, - подвел итог Чубарьков. - Чацкий-то кто? Помещик! Четыреста душ крестьян имеет. Сам признался. А Молчалин пролетарий. Хоть и умственного труда, а все ж таки пролетарий. Подневольная жизнь - не сахар. То и дело приходится кланяться. И тут мы, как защитники всех униженных и оскорбленных, должны взять его сторону.

- Вы слышите? - обернулся ко мне потрясенный Тугодум.

Я кивнул.

- Тогда чего же вы молчите? Почему не возражаете? Не может быть, чтобы вы были с ним согласны!

- Комиссар, конечно, высказался слишком прямолинейно, - признал я. Но...

- Что "но"? Какое тут может быть "но"! - кипятился Тугодум.

- Но какая-то доля истины в том, что он сказал, все-таки есть, продолжал я. - Он тут упомянул об униженных и оскорбленных. Минуту внимания, господа! - обратился я ко всем собравшимся. - Позвольте, я прочту вам, что писал о Молчалине автор романа "Униженные и оскорбленные" Федор Михайлович Достоевский...

Вынув из портфеля томик Достоевского, я раскрыл его на заранее заложенной странице и прочел:

- "Молчалин - это не подлец. Молчалин - это ведь святой. Тип трогательный".

- Хорош святой! - раздалось из зала.

- Да, да! Он святой! Святой! - истерически взвизгнул чей-то женский голос.

- Святой? - изумленно повторил Тугодум. - Ну, вы даете!.. То есть не вы, конечно, а Достоевский. Ну, а вы, вот вы лично, - обратился он ко мне, с этой мыслью Достоевского согласны?

- Решительно не согласен, - улыбнулся я. - Но, разбираясь в таком сложном социальном явлении, желая понять его до конца, мы не вправе обойти и это парадоксальное суждение Достоевского. Молчалин, конечно, далеко не святой...

Молчалин при этих словах съежился и словно бы стал меньше ростом.

- Но до некоторой степени он все-таки жертва обстоятельств.

Молчалин снова приосанился.

- Та историческая реальность, в которой он вынужден жить и действовать, - продолжал я размышлять вслух, - не оставила ему никаких других путей, никаких других возможностей для реализации его, так сказать, общественной активности. Этим он и в самом деле напоминает Жюльена Сореля...

- И по-вашему, между ними нет никакой разницы? - прервал меня Тугодум.

- Разница огромная! - возразил я. - Жюльен Сорель - характер героический, который не состоялся, не мог состояться в пору безвременья. Это фигура трагическая... Хотя... - Я задумался. - Хотя в известном смысле ведь и Молчалин тоже фигура трагическая...

- Молчалин?! - поразился Тугодум.

- А вот, послушай, я прочту еще одно в высшей степени примечательное высказывание Достоевского.

Полистав книгу и найдя нужное место, я прочел:

- "Недавно как-то мне случилось говорить с одним из наших писателей (большим художником) о комизме жизни, о трудности определить явление, назвать его настоящим словом. Я заметил ему перед этим, что я, чуть не сорок лет знающий "Горе от ума", только в этом году понял как следует один из самых ярких типов этой комедии, Молчалина, и понял именно, когда он же, то есть этот самый писатель, с которым я говорил, разъяснил мне Молчалина, вдруг выведя его в одном из своих сатирических очерков".

- А с кем это он говорил? - спросил Тугодум. - С каким писателем?

- С Михаилом Евграфовичем Салтыковым-Щедриным. У Щедрина есть такая книга: "В среде умеренности и аккуратности". Первая часть этой книги называется "Господа Молчалины".

- И там тоже выведен Молчалин?

- Не просто выведен. Щедрин в этом своем сочинении продолжил судьбу Молчалина, доведя его жизнь до старости. И вот, послушай, в каких выражениях он размышляет о судьбе Молчалина, о трагическом финале его судьбы.

ИЗ КНИГИ М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

"В СРЕДЕ УМЕРЕННОСТИ И АККУРАТНОСТИ"