Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

Я бы очень сожалел, ежели бы сходство вымышленных имен с действительными могло бы кому-нибудь дать мысль, что я хотел описать то или другое действительное лицо, в особенности потому, что та деятельность, которая состоит в описании действительно существующих лиц, не имеет ничего общего с тою, которою я занимался.

Но многих читателей Толстого, и в том числе даже людей очень к нему близких, это его заявление ни в чем не убедило. Они как были раньше, так и продолжали оставаться в уверенности, что и в "Войне и мире", и в других своих произведениях Лев Николаевич описывал не вымышленных, а действительно существующих лиц.

У жены Льва Николаевича, Софьи Андреевны, была младшая сестра - Таня. Таня Берс (Берс - девичья фамилия обеих сестер) вышла впоследствии замуж за человека по фамилии Кузминский и стала именоваться Татьяной Андреевной Кузминской.

Так вот эта Татьяна Андреевна Кузминская написала в свое время довольно толстую книгу воспоминаний под названием "Моя жизнь дома и в Ясной Поляне". И в этой книге она постоянно дает понять, что Толстой во всех своих романах, как правило, описывал живых людей, своих родственников, друзей, знакомых.

Она приводит, например, такой случай.

ИЗ КНИГИ Т. А. КУЗМИНСКОЙ

"МОЯ ЖИЗНЬ ДОМА И В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ"

Я помню, когда вышел роман "Анна Каренина", в Москве распространился слух, что Степан Аркадьевич Облонский очень напоминает типом своим Василия Степановича Перфильева. Этот слух дошел до ушей самого Василия Степановича. Лев Николаевич не опровергал этого слуха. Прочитав в начале романа описание Облонского за утренним кофе, Василий Степанович говорил Льву Николаевичу:

- Ну, Левочка, целого калача с маслом за кофеем я никогда не съедал. Это ты на меня уже наклепал!

Эти слова насмешили Льва Николаевича.

Как видим, на этот раз Толстой довольно добродушно отнесся к слуху о том, что он вывел в своем романе живого человека, своего доброго знакомого.

Но еще удивительнее его реакция на другое утверждение Татьяны Андреевны Кузминской.

Рассказывая о том, как Лев Николаевич, еще в пору ее детства, часто ходил к ним в дом и как атмосфера и вся жизнь этого дома были потом воссозданы им в романе "Война и мир", Кузминская точно называет, кого именно из ее родственников и знакомых Толстой вывел в своем романе и под какими именами: "Борис Друбецкой - это Поливанов. Графиня Ростова - живая мама. А Наташа это я!"

Казалось бы, это должно было сильно рассердить Толстого. Во всяком случае, если его раздраженные уверения, что он никогда не занимался списыванием реально существовавших людей, а случись ему заняться таким пустяковым делом, он просто стыдился бы печататься, были искренни, прочитав (или услышав) безапелляционное утверждение сестры своей жены, что Наташа Ростова - это не кто иная, как она сама, Лев Николаевич должен был хотя бы мягко попенять свояченице, разъяснив ей, что она заблуждается, что на самом деле Наташа Ростова - вовсе не она, не Таня Кузминская, и не другая какая-нибудь девочка или молодая женщина, а "вообще НИКТО, как и всякое лицо романиста".

Толстой, однако, этого не сделал.

Мало того! Он даже подтвердил однажды, что нахальное заявление его свояченицы, будто Наташа Ростова - это она, и в самом деле не так уж безосновательно.

8 декабря 1866 года Лев Николаевич написал письмо художнику Башилову, который работал над иллюстрациями к "Войне и миру". Особое внимание в этом письме он уделил рисунку, на котором была изображена Наташа.

ИЗ ПИСЬМА Л. Н. ТОЛСТОГО М. С. БАШИЛОВУ

Я чувствую, что бессовестно говорить Вам теперь о типе Наташи, когда у Вас уже сделан прелестный рисунок; но само собой разумеется, что вы можете оставить мои слова без внимания. Но я уверен, что вы, как художник, посмотрев Танин дагерротип 12-ти лет, потом ее карточку в белой рубашке 16-ти лет и потом ее большой портрет прошлого года, не упустите воспользоваться этим типом и его переходами, особенно близко подходящим к моему типу.

Выходит, сам Толстой как бы подтверждает, что его Наташа - это Таня Кузминская. Ну, если даже и не совсем Таня, то, во всяком случае, облик Тани "особенно близко подходит" к созданному им "типу".

Но как же тогда нам быть с его решительным утверждением, что "та деятельность, которая состоит в описании действительно существующих лиц" не имеет решительно ничего общего с тою, которой он всю жизнь занимался?

Чем больше читаешь писем Толстого, тем более странным и непримиримым кажется это противоречие.

С одной стороны, Толстой не устает подчеркивать, что описание действительно существующих или существовавших лиц не имеет ничего общего с работой настоящего писателя.

С другой стороны, он то и дело обращается к родственникам, друзьям и знакомым с такими, например, просьбами:

ИЗ ПИСЕМ Л. Н. ТОЛСТОГО

Таня, милый друг, сделай мне одолжение. Спроси у Саши брата, можно ли мне в романе, который я пишу, поместить историю, которую он мне рассказывал...