Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

- Невозвратная потеря тайны, от которой он ожидал обогащения.

- Благодарю вас, сударыня, за то, что вы были с нами так откровенны, сказал Холмс, откланиваясь. - В вашем положении это было нелегко. Простите нас!

Уотсон безнадежно махнул рукой.

- Чем вы так недовольны, друг мой? - полюбопытствовал Холмс.

- Тем, что мы ни на шаг не продвинулись вперед. Не станете же вы отрицать, что рассказ этой милой девушки мало что добавил к тому, что нам уже было известно.

- Как сказать, - не согласился Холмс, - кое-что он все-таки добавил.

- В таком случае, может быть, вы объясните мне, что нового вы от нее узнали?

- Мы узнали, что Германн был в смятении. Внезапная смерть графини явилась для него полной неожиданностью. Виновником ее смерти он считал себя. И наконец, самое главное: он не мог примириться с мыслью, что тайну трех карт графиня навсегда унесла с собою в могилу. Все силы его души были нацелены на то, чтобы вырвать эту тайну у графини, хотя бы даже с того света...

Уотсон сразу понял, куда клонит Холмс.

- Иными словами, - сказал он, - вы намекаете на то, что явление графини - не что иное, как плод расстроенного воображения Германна?

- Во всяком случае, мы с вами не вправе отбрасывать эту версию, ответил Холмс.

- Что же вы предлагаете?

- Я думаю, нам придется еще раз допросить главного виновника всех этих загадочных событий.

- Германна? - удивился Уотсон. - Но ведь мы с ним уже...

- Да, мы с ним уже беседовали, - кивнул Холмс. - Но на другую тему. Не разводите руками, мой дорогой, сейчас вы все поймете...

Узнав своих давешних визитеров, Германн ничуть не удивился.

- А, это опять вы? - безучастно промолвил он. - Сдается мне, что вы все-таки из полиции.

- Уверяю вас, вы ошибаетесь, - заверил его Холмс. - Однако мне хотелось бы задать вам еще несколько вопросов. Даю слово джентльмена, что разговор наш и на этот раз будет сугубо конфиденциальным и не повлечет за собой ни каких неприятных для вас последствий.

- Мне все равно, - махнул рукой Германн. - Извольте, я готов отвечать.

- Я хотел бы, - начал Холмс, - чтобы вы по возможности точно припомнили все обстоятельства, которые непосредственно предшествовали вашему ночному видению. Покойная графиня привиделась вам...

- Три дня спустя после той роковой ночи, когда я вошел в ее спальню с пистолетом в руке, - ответил Германн. - Это было ночью, в четыре часа. Я отчетливо слышал, как часы пробили четыре.

- Об этом вы нам уже рассказывали, - прервал его Холмс. - Сейчас меня интересует другое. Что было накануне? Как вы провели этот день?

- В девять часов утра я отправился в монастырь, где должны были отпевать тело усопшей.

- Что побудило вас принять участие в церемонии? Раскаяние?

Германн задумчиво покачал головой:

- Нет, раскаяния я не чувствовал. Однако я не мог совершенно заглушить голос совести, твердивший мне: ты убийца старухи!

- Ах, сударь! Сколько бы вы ни старались притворяться равнодушным, я вижу: вас мучила и продолжает мучить совесть! - воскликнул Уотсон.

- Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, - возразил Германн. - Точно так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно место.

- Что вы этим хотите сказать? - не понял Уотсон.

- Тройка, семерка и туз полностью заслонили в моем воображении образ мертвой старухи, - пояснил свою мысль Германн.

Уставившись на Холмса и Уотсона невидящим взглядом, он заговорил со страстью, неожиданной для человека, который только что казался погруженным в глубокую апатию.

- Тройка, семерка и туз не выходят из моего воображения. Названия сии шевелятся у меня на губах. Увидев молодую девушку, я восклицаю: "Как она стройна! Настоящая тройка червонная!" У меня спрашивают: который час? Я отвечаю: без пяти минут семерка. Всякий пузатый мужчина напоминает мне туза. Тройка, семерка, туз преследуют меня но сне, принимая всевозможные виды. Тройка цветет предо мною в образе пышного грандифлора, семерка представляется готическими воротами, туз огромным пауком.

- Все это происходит с вами сейчас, - холодно прервал эти излияния Германна Холмс. - А мы интересуемся тем, что было тогда, до того, как старуха явилась к вам с того света и открыла тайну трех карт. Если я вас правильно понял, тогда совесть вас все-таки мучила? Вы не станете этого отрицать?

Видя замешательство Германна, Уотсон решил ему помочь.

- Простите за нескромный вопрос, - сказал он. - Вы человек религиозный?

- По правде говоря, в душе моей мало истинной веры, - признался Германн. - Но я человек суеверный. У меня множество предрассудков... Как ни стыдно мне в этом сознаться, я верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на мою жизнь. Вот я и решился явиться на ее похороны, чтобы испросить у нее прощения.

- Прошу вас, расскажите подробно обо всем, что с вами случилось в тот день, - сказал Холмс.